Шесть стоящих сборников интервью

Именные сборники интервью долгое время были последним бастионом отечественного книгоиздания: уже добрались и до нон-фикшн, и до мемуаристики, а этот старинный жанр все оставался нетронутым. Но вот взялась "Азбука-классика" и взялась очень резво.

На сегодняшний день издано шесть глянцевых томиков — интервью с Ларсен фон Триером, Джимом Джармушем, Томом Уэйтсом, Сержем Гензбуром, Кентином Тарантино и Педро Альмодоваром; вот-вот появится Тим Бертон. Изданы они — что совсем уж редкость — даже лучше оригиналов. С переводами похуже, но все-таки Педро Альмодовара переводила Маруся Климова, а Тарантино — в числе прочих почтенные дамы-киноведы Нина Цыркун и Зара Абдуллаева.

Идеальный образец жанра — беседы Ларса фон Триера со шведским режиссером и критиком Стигом Бьоркманом. Покадровые комментарии к фильмам, полный список фобий, манифесты, вздорные замечания — все как надо. Прекрасная история про съемки "Идиотов" (снимал голым). Невероятное, но, видимо, правдивое признание в том, что актеров он несколько раз просто гипнотизировал. Поначалу не совсем ясно, отчего это Ларс фон Триер так разговорился, но правда выясняется странице на десятой: он прочел книгу "Бергман о Бергмане" и хочет о себе такую же. Потому что он — если кратко — хочет быть Бергманом. Он мыслит трилогиями, как Бергман, говорит бергмановскими фразами и в конце концов проговаривается, что Бергман для него — father figure, причем в самом клиническом смысле. Впрочем, весь сборник стоит одной крохотной истории, которая сообщает о Ларсе фон Триере больше, чем самое подробное интервью: свою первую короткометражку он начал с титра — посвящения двухлетней девочке, умершей от рака. Так вот, никакой девочки не было. Триер просто хотел понравиться зрителям.

Педро Альмодовар тоже беседует с приятелем-журналистом, но собеседник ему попался немного глуповатый: Ларс фон Триер бы к себе такого не подпустил за километр. К тому же Педро Альмодовар любит общие фразы, а интервьюер все больше поддакивает в жанре "как тебе удалось так гениально...". Это едва ли учебник того, как надо брать интервью, скорее, учебник для начинающих кинематографистов. Трехстраничное описание того, как Педро Альмодовар делал свои ранние фильмы — даже не на коленке, а чуть ли не на бегу, — и озвучивал их на премьере за всех героев, потому что камера не записывала звук, должно сподвигнуть любого чуткого юношу схватиться за цифровую камеру и возблагодарить Господа, что на свете есть YouTube, Final Cut и кнопка Rec.

В компиляции надерганных отовсюду интервью Джима Джармуша образуется свой микросюжет: очень долго им интересовались только серьезные граждане из изданий вроде The Underground Film Bulletin, и полкниги они долго и увлекательно трут про Мелвилля и Ли Марвина. А потом приходят люди из The Village Voice или Dazed & Confused и пытаются убедить читателей, что Джим Джармуш — мрачный неразговорчивый тип (попутно объясняя, кто он вообще такой). Получается конфуз. Но даже им определенно далеко до тех существ, которые приходят поговорить с Тарантино: они ему буквально рта не дают раскрыть. В результате Тарантино отводит душу, только когда его снабжают шампанским и сажают нос к носу с Робертом Земекисом.

Однако самое разительное отличие обнаруживается, когда от разговоров с режиссерами переходишь к разговорам с музыкантами. Такого накала идиотизма в случае с кинокритиками все-таки не наблюдается. Том Уэйтс, по идее, гениальный рассказчик; он, конечно, отвечает совсем не на те вопросы, которые ему задают, но каждый его ответ — это практически готовая песня. Но от Тома Уэйтса явно не ждут песен, и все 400 страниц книги — это тягостная история взаимного недовольства: года с 1992 Том Уэйтс вообще начинает таскать на интервью сборник удивительных фактов ("Знаете ли вы, сколько у муравья сосков?") и зачитывает их вслух вместо ответов. Впрочем, в последние годы ему явно полегче — кажется, раньше он мог нормально беседовать только со знакомыми вроде тех же Джима Джармуша или Элвиса Костелло.

Единственная книга серии, из которой и вправду нельзя извлечь ничего путного, — это, как ни странно, беседы с Сержем Гензбуром. И винить тут уж точно некого: перед нами мощный образчик позднегензбуровского мудизма, аналог которому в его песенном творчестве ровно один — композиция "Evguenie Sokolov" (три минуты ритмичного пердежа под реггей). Строго говоря, Серж Гензбур не так уж редко общался с прессой, но в данном случае перевели скандальную книжку "Серж Гензбур говорит о смерти", где он сперва сообщает, что уже умер и ведет репортаж из брюха своей собачки, а потом начинается подробный разговор: "А со старушками у вас было? А с педами? А с бл…дьми?" И далее по списку — копрофагия, зоофилия, эксгибиционизм, маленькие девочки — у мсье Сержа Гензбура на все есть пара историй. Собственно, это и есть доведенная до абсурда идея книги интервью, созданная по принципу "я все вопросы освещу сполна": после нее ни к одному большому художнику не захочется лезть с лишними расспросами.