Канавное искусство

Дневник Венецианского кинофестиваля: фильм-сюрприз может вновь сорвать банк; люди в ужасе бегут из зала; искусство после Освенцима как упрек отечественному кино.

Далеко не каждый фестиваль может позволить себе такую вольность, как фильм-сюрприз. Например, в Канне любое изменение программы грозит скандалом, а на ММКФ "сюрпризами" нередко становятся картины, участие которых в смотре на момент объявления программы еще не подтверждено. Но Венеция за свои сюрпризы держится: неожиданные участники, добавленные к основному списку конкурсантов, позволяют в одну секунду перекроить весь призовой расклад — на таком фестивале не заскучаешь. Так, в 2006-м президент жюри Катрин Денев дала "Золотого льва" фильму-сюрпризу китайца Цзя Чжанке "Натюрморт", который большая часть зрителей попросту пропустила. Эта ситуация может повториться.

Директор венецианской "Мостры" Марко Мюллер — известный знаток и любитель азиатского кино. Как, кстати, и президент жюри Квентин Тарантино. Поэтому внезапное включение в соревнование за "львов" китайского документалиста Ван Бина, наконец дебютировавшего в игровом кино, не может пройти незамеченным. Его фильм под непритязательным названием "Канава" оказался если не лучшим, то уж точно самым мощным в венецианском конкурсе 2010 года.

И, хотя вряд ли у кого-то повернется язык назвать "скандальной" картину, основанную на реальных событиях, многие в ужасе выбегали из зала, а другие просто зажмуривались, будучи не в состоянии смотреть на экран. Люди, пожирающие крыс, разрывающие могилы, на глазах превращающиеся в трупы... Но самое тут главное, разумеется, не кошмарность происходящих событий, а умение режиссера заставить тебя неотрывно за ними следить. Быть внутри фильма, а не вовне. Ван Бин — лауреат ведущих смотров неигрового кино в Марселе, Лиссабоне и Нанте, где неизменно получал главные призы.

Сторонняя публика его не знает совсем, что не удивительно: трехчасовой документальный формат (столько длится его фильм "Фенминь, китайские мемуары") с трудом выдержит даже DVD, не говоря о кинотеатральном прокате, а девятичасовой ("К западу от железной дороги") или четырнадцатичасовой ("Сырая нефть") не выдержит вообще никто и ничто. Тем не менее эксперты называют режиссера в числе главных талантов современного кино. Ему действительно важно погрузиться в материал с головой и не выныривать на поверхность как можно дольше.

Важно, но не обязательно. "Канава", на которую потрачено три года напряженной и опасной работы, длится меньше двух часов. От этого концентрация тех эмоций, которые вложены в картину, становится только выше.

Исторический бэкграунд фильма — 1960-й год, когда после короткой оттепели "Кампании ста цветов" Мао послал в лагеря тысячи интеллектуалов, посмевших прямо или косвенно критиковать политику Компартии. Один из таких лагерей, расположенных в пустыне Гоби, стал предметом исследования Вана. Сначала он написал сценарий, основанный на романе Яня Сианхуа, но потом, как истинный документалист, обратился непосредственно к участникам событий. Несколько лет режиссер ездил по стране, в строгой тайне записывая их свидетельства на цифровое видео и переправляя кассеты продюсерам во Францию и Бельгию. Разумеется, официальные власти об этом не узнали и не смогли помешать съемкам... по той элементарной причине, что месторасположение бывших лагерей ныне превратилось в нежилой пустырь.

Результат впечатляет. Варлам Шаламов писал, что лагерь дал ему столько разнообразного материала, что хватило бы и Льву Толстому; Ван Бин доказывает этот тезис. Лагерь для него не только арена выживания. Здесь есть все: солидарность и предательство, бюрократизм и безграничное терпение. Даже любовь. В ключевой сцене "Канавы" на свидание к одному из заключенных приезжает из Шанхая жена, а узнав, что он умер неделю назад, сутками бродит по пустыне в поисках его могилы среди тысяч анонимных захоронений. В этой точке актуальное кино на политическую тему обретает силу античной трагедии.

По сути, Ван Бин дал ответ на главный вопрос второй половины ХХ века: возможно ли искусство после Освенцима. Получается, возможно. Однако для его осуществления необходим моральный стержень, который не позволит художнику обходиться примитивными обобщениями и заставит увидеть в каждом персонаже (даже придуманном) реальную личность. А еще пристальный взгляд и способность к скрупулезному анализу материала. Умение не пренебрегать подлинным, из которого, как из зерна, вырастет вымышленное: так, в титрах "Канавы" обозначено "специальное появление" некоего Ли Сяньгняна, и это отнюдь не знаменитый артист, снявшийся в альтернативном фильме режиссера-диссидента, а подлинный узник того самого лагеря, трижды пытавшийся из него сбежать и доживший до наших дней.

Поэтому столь кошмарное кино вызывает не только страх и гадливость, но и чувства более возвышенные. Горечь и недоумение при просмотре "Канавы" возникают лишь при неизбежном сравнении с отечественным контекстом. Наши лагеря, пожалуй, пострашнее: у китайцев не было ни конвоя с винтовками, ни собак, ни колючей проволоки, ни блатарей — интеллигенты сидели с интеллигентами. Да и температура в пустыне Гоби зимой — примерно -20, а не -40, как на Колыме. Тем не менее китайский режиссер, рискуя свободой и едва ли не жизнью, снял в коммунистическом государстве кино на табуированную лагерную тему. А наши сограждане, которых за это в тюрьму никто не посадит, как-то не торопятся экранизировать Гинзбург, Солженицына и того же Шаламова (сериалы не в счет, о них и вспомнить стыдно). Какие из этого делать выводы — непонятно, да, честно говоря, и не хочется их делать.