Из тени — на свет

С февраля по мая в Британии проходит фестиваль фильмов Сергея Параджанова, ставший важным культурным событием Лондона и Бристоля. Британский кинокритик Йен Кристи чествует уникального режиссера в журнале Sight & Sound.

"В храме кино есть изображение, свет и реальность. Сергей  Параджанов был мастером и хозяином этого храма". 
Жан-Люк  Годар       

В кино сегодня — возможно, к счастью  — всего несколько мучеников. Хотя есть китайские и иранские режиссёры, которых могут заставить замолчать нетолерантные режимы, в основном современная цензура не переходит за экономические рамки. Но в эпоху Советского Союза съёмка фильма могла быть занятием, опасным для жизни, и никто не продемонстрировал это на своём примере яснее, чем Сергей Параджанов. Его заключение под стражу вызвало много шума и привлекло внимание мировой общественности 1970-х и начале 80-х годов. Ретроспектива его опальных режиссёрских работ — это приглашение вновь ощутить тот странный период времени, завершившийся каких-то 20 лет назад, когда создавать отклоняющиеся от нормы образцов "самого важного искусства" Советского Союза и приобщаться к ним - было все равно, что участвовать в настоящей шпионской истории.

Согласно правилам игры, были киноленты, которые можно посмотреть на территории страны, но нельзя за границей. Как-то раз, на переговорах в Москве о показе некоторых фильмов в Британии, мой переводчик посоветовал мне попросить одну из "запрещённых" картин во время ланча с премьер-министром. Возможно, ему будет стыдно отказать при всех, а если он даст согласие, то мы сможем цитировать его при дальнейших спорах. К концу 80-х, когда первая волна горбачёвской "гласности" выплеснулась за пределы замкнутого бюрократического круга СССР, всё стало проще. Режиссёры вроде Элема Климова и ранее неизвестного Александра Аскольдова (его запрещённый фильм 1967 года "Комиссар" был триумфально реабилитирован) стали привычными выразителями новых преобразований. И в 1988, всего за два года до смерти, Параджанов смог впервые выехать за рубеж, чтобы его встретили как героя на Роттердамском кинофестивале.

  
Кадр из фильма "Тени забытых предков"  

В отличие от большинства режиссёров, открытых в это бурное время, Параджанов был довольно известен. На самом деле, еще в 1964-м году его фильм "Тени забытых предков" позволил запустить идею о "Советской Новой волне" в кинематографе, наступая на пятки взрывоподобному дебюту Тарковского — фильму "Иваново детство", заставившего Параджанова сменить курс после ряда его ранних, более традиционных работ. Но пока Тарковский вдыхал новую жизнь в одеревеневший от шаблонов жанр кино о героизме во Второй Мировой войне и наполнял последние дни своего маленького героя мечтами и тяжёлыми предчувствиями, Параджанов снимал своих деревенских Ромео и Джульетту в удалённом Карпатском регионе Украины, до краёв наполняя картину фольклорной музыкой, танцами, костюмами, а также диким актом возмездия. "Тени забытых предков" возвращаются к табуированным в кинематографе Советского Союза темам: силе древней традиции и магии в крестьянской жизни, а также вновь пробуждают весь спектр националистических настроений на территории Советской империи, которые Сталин (родившийся, как и Параджанов, в Грузии) безжалостно подавил.

Вне зависимости от выбора темы, и Тарковский, и Параджанов сигнализировали о новой визуальной экспрессивности в Советском кино. Для иностранной аудитории они перекликались с запоздалым открытием первого, необычайно буйного фильма Эйзенштейна "Стачка", снятого в 1925 году, но не показанного на широком экране вплоть до 1950-х, и с последним его шедевром — второй частью "Ивана Грозного" с цветными вставками, релиз которого был также отложен. При Хрущёве "оттепель" в советской культуре обещала вроде бы новые свободы, но серия судебных процессов и преследований ознаменовала расправу, учинённую его преемниками. Обращение Тарковского к средневековому русскому художнику Андрею Рублёву привело к тому, что картина пала ранней жертвой этих событий — работа над фильмом закончилась в 1966 году, но он не выходил на экраны до 1971. А кинолента Параджанова "Цвет граната" — о другом народном герое далёкого прошлого, на сей раз об армянском трубадуре XVIII века, — пролежала на полке десять лет после того, как была закончена в 1969 году.

  
Кадр из фильма "Цвет граната"  

В это время имя Параджанова обрастало не только мифами, но и скандалами. Его арест и заключение в тюрьму в 1973 по обвинению в целом коктейле злодеяний, среди которых были гомосексуализм, порнография, контрабанда предметов искусства, валютные спекуляции и "попытка самоубийства", привели к протестам многих ведущих французских и итальянских режиссёров и обращениям на высшем уровне к советскому правительству. Но выступавшие в его защиту тем не менее испытывали вполне понятное замешательство. Кем же он был — украинцем, грузином или армянином? Действительно ли он пострадал за свою гомосексуальную ориентацию или пал жертвой советской клеветы? И насколько "Цвет граната", наконец выпущенный на экраны в 1982 году, подвергся цензуре и "адаптации"? Вопрос о национальности или этнической принадлежности Параджанова действительно был не ясен для иностранцев, так как он родился в Тбилиси, начал карьеру на Украине и снял "Тени" на малораспространенном украинском диалекте, но при этом в "Гранате" его персонажи говорили на армянском. Имя его также имело многочисленные варианты, и сумятицы тут добавили немецкие и французские обычаи транслитерации. Параджанов позже с иронией провозгласил: "Я армянин, рождённый в Тбилиси и заключённый в российскую тюрьму за то, что был украинским националистом".

Он родился в 1924 году в армянской семье, и в самом деле вырос в Советской Грузии, а позже учился в московской киношколе у украинца Игоря Савченко, снявшего один из самых весёлых советских мюзиклов — "Гармонь". Возможно, именно это знакомство привело к тому, что Параджанов начал работать на самой большой региональной студии в Киеве, названной в честь другого беспокойного артиста предыдущего поколения — Александра Довженко. Если у Параджанова и был выразительный предшественник, то, наверное, им был этот странный человек, один из основателей советского кинематографа, чья любовь к пейзажу и поэтическому размыванию прошлого и настоящего, как в "Звенигоре" (1928) и "Земле" (1930), отличала его от откровенно пропагандистских пионеров кино Пудовкина, Эйзенштейна и Вертова.

       
Кадр из фильма "Легенда Сурамской крепости"     

Дабы ещё больше всё усложнить, Параджанов снял два фильма — "Легенду о Сурамской крепости" (1984) в Грузии и "Ашик-Кериба" (1988) в Азербайджане. С падением Советского Союза "национальный вопрос", который Сталин и его последователи пытались подавить, вернулся с прежней силой и предстал во всей сложности — таким, каким мир увидел его на границах Грузии в 2008 году. Армяне сильнее всех заявили свои культурные права на Параджанова: по их мнению, "Цвет граната" — его самый заслуживающий внимания фильм, даже несмотря на то, что он по-прежнему известен в мире только в своей отредактированной и переименованной версии, сделанной советским ветераном Сергееем Юткевичем, в прошлом одного из представителей пост-революционного авангарда. Мне довелось встречаться с Юткевичем в 1980-х, и после совместного просмотра малоизвестного грузинского фильма я спросил у него, почему он взялся править фильм Параджанова. Ответ Юткевича был обезоруживающим — несмотря на то, что он восхищался кинолентой, он также считал, что в оригинальном виде её было невозможно выпускать на экраны, и хотел помочь показать её зрителям.

Говоря о Параджанове, можно, конечно, вспомнить ещё много о чём, помимо запутанной истории бед режиссёра, которые продолжались даже после того, как его освободили в 1977, но самое важное — подчеркнуть абсолютнейшую оригинальность "Цвета граната". Вместо кружащейся камеры и фольклора "Теней забытых предков", Параджанов нашёл новый стиль живописной картины, где показал поэта Саят-Нову, позже провозглашённого "королём песни" ("Саят-Нова" — оригинальное название "Цвета граната"), в серии стилизованных, ярких глав, составляющих хронику его жизни. Многое остаётся расплывчатым, но напряжение фильма, живописная палитра и поразительные, сюрреалистические картины — как, например, одежда, оживающая в танце человеческих страстей, или крыша, выложенная книгами, чьи страницы треплет ветер, — кажутся главным достоинством киноленты. Это фильм о чувствах и их прославлении в изображении, музыке и слове, пусть в то же время это и панегирик армянской национальной культуре. Параллели с "Андреем Рублёвым" Тарковского сложно отрицать, хотя по стилю фильмы совершенно разные. Сторонники творчества Параджанова в 1980-х сразу же связывали его с Пазолини и Кеннетом Энгером, а Стивен Диллон указывал на фигуру мальчика-ангела, появляющуюся и в конце "Цвета граната", и — без сомнения, как дань уважения — в "Караваджо" (1986) Дерека Джармена.

       
Кадр из фильма "Ашик-Кериб"  

Когда было объявлено о съёмках нового фильма в 1985 году, многие сомневались, способен ли ещё Параджанов продемонстрировать свою магию после 15 лет вдали от занятий искусством и, тем более, после короткого тюремного заключения. Однако "Легенда Сурамской крепости" стала настоящим даром стране, в которой он родился: традиционная патриотическая грузинская народная сказка о поисках героя, который защитит родину, приходит в своей кульминации к ужасающему образу башни, построенной из человеческой плоти и крови, способной в одиночку сможет защитить город от атаки врага. Эйзенштейн думал сделать фильм об ирригации советского Дальнего Востока, с исторической отсылкой к монгольскому завоевателю Тимуру, или Тамерлану, и его "человеческой башне", так что в каком-то смысле в картине Параджанова можно увидеть воплощение мифопоэтического замысла Эйзенштейна. Последний фильм режиссёра, снятый в Азербайджане, ознаменовал возращение к одному раннему проекту — экранизации мрачной эпической поэмы М.Ю. Лермонтова "Демон". Но вместо этого Параджанов выбрал одну из кавказских сказок поэта: "Ашик-Кериб", о бедном певце на свадьбе, ашике, который должен доказать, на что способен, чтобы жениться на дочери богатого человека. К этому моменту стиль живописного полотна вошел в норму, и первые рецензии были полны уважения и разочарования. Полный юмора, азербайджанских костюмов и музыки, "Ашик-Кериб", конечно же, по тону намного легче "Сурамской крепости". Он знаменует возвращение к арабским ночам "Цвета граната".

В последние годы жизни, а также после смерти, талант Параджанова постоянно находился в опасности быть либо недо- либо переоценённым. Его увлечение антиквариатом и китчем, возможно, было реакцией на поддельную простоту соцреализма, но дало возможность обвинять режиссера в популизме и примитивности. Каждый зрелый фильм режиссёра можно толковать с позиций украинского и транскавказского национализма, хотя его собственные смешанные корни и жизненный опыт свидетельствуют о его более широком взгляде на "народную" культуру. Может быть, главный ключ к творческой идентификации Параджанова заключается в его преклонении перед художником-примитивистом Нико Пиросмани (грузинским эквивалентом Анри Руссо), о котором он снял короткометражный фильм в 1985 году — "Арабески на тему Пиросмани". Как и Пиросмани, умерший в нищете, Параджанов создавал свои шедевры с размахом, наивно, волшебно.          

Перевод Ольги Стеблевой