Русский медведь

Юбилейный Берлинский фестиваль завершился результатами, которые кого-то удивили, кого-то огорчили, кого-то несказанно обрадовали. Среди обрадовавшихся — россияне, которым после олимпийских провалов в Ванкувере остается только гордиться завоеванными на Берлинале "Серебряными медведями" — тем более желанными, что последний раз нас награждали здесь еще в прошлом веке.

А тут — целый серебряный дождь призов пролился на фильм Алексея Попогребского "Как я провел этим летом". Оператору Павлу Костомарову — "Серебряный медведь" за артистическое достижение. И по "Серебряному медведю" — Сергею Пускепалису и Григорию Добрыгину как лучшим актерам. А ведь в конкурсе фестиваля в этом году было на редкость много сильных мужских актерских работ.

На самом деле итоги Берлинале оказались более предсказуемыми, чем можно было ожидать от такого неформатного председателя жюри, как Вернер Херцог. В течение всего фестиваля он пугал своими мизантропическими высказываниями — о конкретных фильмах, о кинематографе вообще и о Германии ("Я никогда не забывал о ней, но она забыла обо мне"). Среди награжденных нет ни одного немецкого фильма, но, собственно, чего было ждать: показанный в предпоследний день конкурса "Еврей Зюсс — фильм без совести" Оскара Релера вызвал обструкцию немецких интеллектуалов. Однако и в остальном — никакого эпатажа со стороны жюри. Награждены хорошие, но не выдающиеся фильмы — "Вместе порознь" китайца Ван Куананя (приз за сценарий), "Хочется свистеть — свистну" румына Флорина Щербана (спецприз жюри и приз Альфреда Бауэра за новаторство — слишком много для этой скромной картины). "Серебряного медведя" за режиссуру отдали Роману Поланскому за вполне кондиционный политический триллер "Анонимный автор" ("Писатель-призрак") — что было помимо прочего жестом солидарности с польским ветераном сексуальной революции. Все логично, правильно, политкорректно. Даже если учесть толику безумия, окрасившего японскую "Гусеницу" Кодзи Вакамацу. Однако и тут за лучшую роль наградили хорошую актрису Синобу Терадзиму а не ее партнера Симу Ониси, создавшего куда более экстремальный образ лейтенанта-садиста, лишенного всех четырех конечностей и превращенного войной в агрессивный обрубок.

Судя по всему, больше всего на душу Херцога легли два фильма, один из которых получил "Золотого медведя", другой — два, а фактически даже три серебряных. Победителем стал "Мед" Семиха Капланоглу — третья часть поэтической трилогии этого турецкого режиссера. Две предыдущие части — "Яйцо" и "Молоко" — объездили весь мир и приобрели репутацию festival darlings, к числу фестивальных любимцев можно смело отнести и "Мед". Однако больших наград эти фильмы все же не снискали; так же случилось бы, вероятнее всего, и с "Медом", если бы не Вернер Херцог. Он оценил в рассказе о детстве будущего поэта концепцию природы как опасного и недоброго, но все же единственного данного человеку убежища от себе подобных. Для других экспертов "Мед" оказался слишком эстетизирован и аутичен, а по выражению одного из них, установить эмоциональный контакт с экраном мешает упорно стоящий посередине кадра автор-режиссер.

Второй фильм, согревший душу черного немецкого романтика Херцога, оказался русским. Объяснить, почему картина Алексея Попогребского впечатлила Вернера Херцога, нетрудно: это настоящий азиатский экстрим человеческих проявлений, вписанных в природный космос. Но картина Попогребского собрала также высшие оценки международной прессы, и тут уже личные пристрастия главы жюри вряд ли что-то смогут мотивировать. Зато многое объясняет фраза из статьи Лесли Фельперин в газете Variety о том, что здесь "нет даже следа фальшиво-трескучей духовности и обскурантистского символизма, которые столь часто подрывают российские арт-фильмы".

Наше кино, освободившись от меты революционного авангарда, еще в советское время стало приобретать черты консервативной религиозности, по-разному окрасившей фильмы Андрея Тарковского и Никиты Михалкова. В наши дни эта тенденция видна в "Возвращении" Андрея Звягинцева и "Острове" Павла Лунгина. Следы ее заметны и у Игоря Волошина в картине "Я", тоже представленной в программе Берлинале, однако в целом она чужда российской "новой волне". Даже изобразительные параллели с "Солярисом" в фильме Алексея Попогребского лишь подчеркивают несходство метода. Молодое поколение российских кинематографистов, в отличие от румынских, еще не сформировало своего поколенческого стиля. Но румынам проще: они просто отталкиваются от грешной реальности, преобразуя ее в высокую метафизику. Нашим надо бороться с "внутренним Тарковским" в себе, надо отталкиваться от великих, но сковывающих творческую свободу традиций.

Другая проблема нового российского кино состоит в том, чтобы позиционировать себя в фестивальном контексте. В последние годы ему удавался только роман с Венецией, но этого оказалось недостаточно. В Канне по-прежнему существует пропускной ценз больших имен, а Берлинале — некогда самый дружественный россиянам крупный европейский фестиваль — слишком занят своими собственными проблемами. С тех пор как Берлин потерял статус особого города, здешний фестиваль вынужден конкурировать с Канном и Венецией на общей основе. А это становится все труднее: и привлекать перворазрядные имена, и открывать новые территории. Дания, Румыния уже открыты, полуоткрыта Турция — и вот Берлин может гордиться тем, что впервые "озолотил" турецкий фильм, пусть не самый великий.

Россию как актуальную кинематографическую территорию Берлинале в свое время и открыл, и он же ее закрыл. Еще на заре перестройки, в 1988 году, здесь отдали предпочтение Китаю как более перспективной стране. Потом отдали дань Латинской Америке: дважды на Берлинале побеждали фильмы из Бразилии, один раз — из Перу. Но главные события этих лет произошли в Мексике и Аргентине, и они опять прошли мимо Берлина.

Политика и "селебритиз" — таковы две нехитрые доминанты Берлинского фестиваля вот уже почти двадцать лет, и началось все это не при новом директоре Дитере Косслике, а еще при его предшественнике Морице де Хаделне. Начиная с середины 90-х никакой новой концепции (взамен "моста" между Востоком и Западом) изобрести не удалось. И в этом смысле отсутствие российского кино на Берлинале оказалось столь же драматично для фестиваля, как и для нас. Но нет худа без добра. Выдержав паузу, Берлинский фестиваль доказал, что действительно ждет полноценного возвращения России в лице ее нового кинематографического поколения, а не отдельных статусных имен.