"Муратова. Опыт киноантропологии"

В субботу, 28 марта, в "Фаланстере" пройдет презентация книги Михаила Ямпольского "Муратова. Опыт киноантропологии".

"Фаланстер": Москва, Малый Гнездниковский переулок, 12/27
телефон: +7 495 749 5721

По вопросам организации интервью с Михаилом Ямпольским просьба обращаться по телефонам:

+7 926 177 69 14 (Дарья Гладышева)

+7 906 228 17 33 (Константин Шавловский)

E-mail: shavlovsky@gmail.com

Особая просьба журналистам и книжным критикам — заказывать книги заранее! Для этого необходимо отправить заявку на адрес shavlovsky@gmail.com с указанием Вашего издания. Спасибо за понимание!

Отрывок из главы "Вступление: Кино как антропология и описательная философия".

Эта книга могла бы быть иной. Здесь нет, например, ни слова о биографии Муратовой, а сложная биография режиссера несомненно отразилась на тематике ее фильмов. Ей отчасти может быть объяснен интерес к маргиналам, язвительность по отношению к цивилизованному истэблишменту и т.д. Книга эта к тому же не совсем традиционно киноведческая. Здесь совершенно нет комплексных разборов фильмов, не уделяется никакого внимания работе оператора, звукооператора, актеров, художников, композиторов, хотя все эти аспекты несомненно заслуживают пристального внимания. Я не касаюсь и рецепции фильмов. Существует обширная критическая литература о Муратовой (почти исключительно рецензии на ее фильмы), но я оставляю в стороне работы моих коллег.

Эта книга — попытка дать теоретический анализ некоторых важных аспектов киномира Муратовой и сформулировать мои собственные ответы на многие вопросы, которые возникают при просмотре ее фильмов. Киномир Муратовой отличается от привычных нам кинематографических миров, и уже одним этим может вызывать раздражение консервативного зрителя. В своих фильмах она не ставит "нравственных проблем", не создает эпических исторических реконструкций, не размышляет над судьбами России, она не нагнетает "духовность", будь то православную или экзистенциальную, и не вытаскивает на экран травмированных "афганов" и "чеченов". Одним словом, она игнорирует весь тот "суповой набор", из которого в значительной мере и сегодня изготовляется варево советско-российского кинематографа. Муратова в первую очередь привлекательна для меня тем, что стоит в стороне от обанкротившейся отечественной кинотрадиции. Эта ее чужеродность привычному пейзажу часто ставит в тупик даже профессиональных критиков. И действительно, как понять странное поведение ее героев, бесконечно повторяющих одну и ту же фразу, жеманно интонирующих, зачитывающих какие-то длинные литературные в своей основе монологи? Многие из ее персонажей как будто вышли из сумасшедшего дома, непосредственно фигурирующего в "Астеническом синдроме" и "Второстепенных людях" (артхаус линия "Кино без границ"). Сюжеты некоторых муратовских фильмов кажутся чрезвычайно странными. Например, "Увлеченья": здесь попавшая в больницу циркачка Виолетта (она упала с велосипеда) хочет стать наездницей и для этого отправляется на ипподром, где интригуют и борются друг с другом два тренера. Но в конце фильма зритель так и не узнает, кто же все-таки выиграл в финальном, "решающем" заезде, как, впрочем, и о том, создаст ли Виолетта свой конный номер. Все сюжетные линии кончаются совершенно ничем, вызывая понятное недоумение зрителя, привыкшего считать, что в фильмах рассказывают истории.

Мне представляется, что "странности" муратовского мира, или вернее его особенности, определяются философией режиссера. При этом слово "философия" я употребляю в гораздо менее метафорическом смысле, чем можно ожидать. Я считаю Муратову по существу единственным философски мыслящим режиссером отечественного кинематографа последней трети XX века. Под философией я, конечно, понимаю не дисциплину, изучаемую в университетах, но рефлексию над сущностью человека, своего рода художественную антропологию. При этом рефлексия ее чрезвычайно не ортодоксальна и сосредоточена на вопросе — что есть человек? Имеет ли он сущность, и если да, то какова же она? При всей философской направленности ее фильмов, Муратова решительно избегает философствования в кадре, которое любил, например, Тарковский. Всевозможные спекуляции и глубокомысленные рассуждения претят режиссеру, для которой любого рода претенциозная выспренность — отличительная черта той цивилизации, которую она не выносит. Ее интересует почти исключительно человек в разного рода ситуациях, которые она виртуозно придумывает и разрабатывает.