Молодость "левака"

- Режиссер документального фильма, превращая живого человека в персонаж, получает возможность — скажем, за монтажным столом — манипулировать им в интересах собственного замысла. Вы с этим согласны?

- Абсолютно. Равно как и персонаж может попытаться манипулировать автором.

- Разумеется. Например, повести по ложному следу в выгодном ему направлении. Чем в таком случае была ваша работа с Жаком Вержесом — сотрудничеством или спаррингом?

- Ни тем ни другим. Но манипулирование имело место — причем взаимное. Конечно же, я Вержесом манипулировал уже потому, что я — автор фильма о нем, а он — мой персонаж. Хотя он, соглашаясь на съемки, понимал, что я дам ему высказаться, не искажу его слова и его позицию. В то же время он сумел "поработать" со мной, и в результате зрители моего фильма испытали на себе "стокгольмский синдром": проведя с Вержесом два с половиной часа в кинозале, они проникались к нему необъяснимым чувством, опасно похожим чуть ли не на влюбленность. А ведь в "Адвокате террора" раскрываются очень неприглядные стороны деятельности Вержеса, касающиеся его связей с международным терроризмом, с Карлосом-Шакалом, с нацистом Клаусом Барбье.

- В чем, по-вашему, загадка Вержеса, если она существует? Способен ли он влиять на психику человека, ввергать его в гипнотическую зависимость?

- Думаю, нет. Он действует интеллектом. Именно с помощью интеллекта, а не гипноза, он сумел повлиять на решение трибунала в Камбодже, парализовав процесс над красными кхмерами. Теперь вообще неизвестно, когда состоится суд над ними. Может быть, это произойдет в совсем далеком будущем и никого из нас уже не будет в живых, в том числе и самого Вержеса. То, что он сотворил в Камбодже, я считаю чудовищным преступлением. Для любой страны чрезвычайно важно как можно раньше узнать правду о себе, посмотреть в глаза своей истории. Сделанное им равносильно тому, как если бы кто-то помешал Нюрнбергскому процессу в Германии или разоблачению культа личности в СССР. Но он сделал это силой своего интеллекта. Вот главное оружие Вержеса. А его главная слабость — непомерное тщеславие.

- Это оно говорило в Вержесе, когда он заявил, что на процессе Барбье ему противостояло 40 адвокатов, а значит, он круче каждого из них в 40 раз?

- Разумеется, тщеславие, а что же еще? Отличный пример.

- Если в связи с рядом громких дел можно утверждать, что Вержес ввязывался в них, руководствуясь своей свободолюбивой идеологией, то к делу фашиста Барбье такую мотивацию "пришить" трудно. Какие резоны здесь имели для него большее значение: обещанный гонорар или слава Герострата?

- Что касается его причастности к борьбе за независимость, не забывайте, что процесс Барбье предоставлял ему возможность еще раз публично вспомнить про действия Франции в Алжире и сравнить французов с фашистами, а такую возможность Вержес не мог упустить. Но решающее значение имели, конечно же, деньги: его участие в процессе финансировало несколько банкиров. Сам он всегда это отрицал, утверждая, что адвокатский гонорар получил от дочери Барбье, но в моем фильме впервые доказано, что все обстояло не так.

- Как много времени заняла у вас подготовка к "Адвокату террора"? Сколько потребовалось месяцев или, может быть, лет для того чтобы сказать себе, что вы готовы к этим съемкам?

- Я готовился год и еще два года делал фильм, причем исследовательская работа продолжалась и во время съемок, и даже на монтаже. "Адвокат террора" складывался, как мозаика, из множества фрагментов, и некоторые из них приходилось снимать в самый последний момент, когда становилось понятно, что чего-то существенного не хватает.

- Правильно ли я понял, что вы заинтересовались Вержесом всего лишь за год до съемок "Адвоката террора"?

- Нет, конечно. Это началось давным-давно. Лет в 16-17 я очень увлекался левыми идеями, сочувствовал борьбе алжирцев за свободу, был в курсе всех событий, с этой борьбой связанных, не пропускал ни одной статьи в прессе, и Вержес, конечно же, всерьез тогда меня интересовал.

- Почему же за фильм о нем вы взялись только спустя годы? И что в таком случае послужило толчком?

- Подтолкнул сам Вержес, заявив, что будет адвокатом Саддама Хусейна. Как только это стало известно, все телеканалы мира немедленно решили делать о нем фильмы. Продюсер, с которым я работаю, тоже приобрел права на съемки. Когда вскоре выяснилось, что Вержес защитником Хусейна не будет, все мгновенно потеряли к нему интерес — кроме меня. Я остался в одиночестве, продолжил работу и в результате сделал "Адвоката террора".

- Вержес, о котором вы впервые узнали в далекой юности, и Вержес, каким вы его открыли для себя в работе над фильмом — это два совершенно разных человека?

- Конечно, я знаю сегодня о нем намного больше и понимаю его глубже, чем тогда. Но все же скажу, что мои представления о нем решительно поменялись. Я и много лет назад осознавал, что это очень сложная натура и что это не опереточный злодей, а романный антигерой, чье зло способно очаровывать и обольщать.

- Для вас как для режиссера, работающего и в игровом, и в документальном кино, это два суверенных художественных пространства, предполагающие два разных способа авторского существования? Или вы, снимая игровое кино, "подключаете" свой опыт документалиста и наоборот?

- Знаете, кто-то из идеологов "французской новой волны" очень точно заметил, что всякий значительный фильм априори документален. Потому что в нем — поверх любой вымышленной истории — запечатлено время, которому он принадлежит. Надеюсь, удавшиеся мне игровые фильмы в этом смысле тоже можно считать документальными. Что касается принципов режиссерской работы, то у игрового и неигрового кино много общих аспектов. Так что в моем случае "перекрестное опыление" происходит постоянно.

Работая над игровыми фильмами, я всегда стремлюсь к достоверности. Тщательно готовлюсь к съемкам, изучаю различные материалы, сопоставляю факты. Иногда даже поступаю так: прежде чем взяться за игровой проект, снимаю документальный фильм на ту же тему. Да и просто, как зрителю, мне важно ощущать, что фильму предшествовала фундаментальная подготовительная работа, что он родился не на ровном месте из пустоты или из полуслучайного интереса и что его автор хочет быть правдивым и точным.

В то же время, делая документальный фильм, я использую приемы игрового кино. Скажем, в "Адвокате террора" переплетены две истории: первая — о том, как Вержес содействует освободительному движению алжирского народа, вторая — о его любви к женщине. Возникает ощущение, что это происходит одновременно: в траектории персонажа личный и общественный планы соединяются. Тут есть акцент на тройке центральных героев: сам Вержес, Карлос и жена Карлоса. Отношения главного героя с этой парой, природа отношений Вержеса и Карлоса — так складывается драматургия фильма, и складывается она по игровым законам, при том что сама история — документальная. Этот фильм — своего рода гибрид триллера и истории терроризма, от самых его истоков и до наших дней.

- Истоки вы находите в 1950-х годах?

- Да, по моему мнению, "слепой" терроризм в том виде, в каком он сейчас существует, возник в 1955 году, когда в алжирском кафе взорвали взрывное устройство. Это была исходная точка: именно отсюда пошла волна, накрывшая современную политическую историю. Ведь ее не существует без истории терроризма, которую я попытался в своем фильме рассмотреть.