"Ощущение зыбкости между нормальностью и не..."
В Европе работы режиссеров Хлебникова и Попогребского (авторского дуэта фильма "Коктебель") привечают. Их приглашают на международные питчинги (представления будущих проектов), в конкурсы крупнейших фестивалей.
"Сумасшедшая помощь" на первый взгляд — социальная история вживания тихого гастарбайтера из Белоруссии в столичную жизнь. Но Хлебников использует особую оптику, кинематографические коды (киновед по образованию, он редкостно "насмотренный" режиссер). Он распускает груботканую социальность до тончайших ниток, из которых плетет психологическое кружево своей сумасбродной трагикомедии. Несмотря на тщательно подобранные приметы российского быта, отчетливой горечи "дыма отечества", картина Хлебникова — детище европейской кинематографической культуры.
- Давно ли размышляешь о проблемах гастарбайтеров: "чужих" в большом городе?
- Поначалу не было никакой темы. Просто хотелось снять Евгения Сытого в главной роли. С этим и сели за работу со сценаристом Сашей Родионовым.
- Напомню читателям: в твоей предыдущей картине артист Кемеровского театра "Ложа" Сытый в роли бригадира ремонтных рабочих поразил бьющими, словно из брандспойта, абсурдными монологами под девизом "Мы дятлы дороги".
- Я и думал: кем бы он мог быть? Поначалу хотели сделать нечто в духе испанского плутовского средневекового романа. Потом начали брать интервью у реальных приезжих. Когда мне предложили снять документальный фильм, я решил делать про гастарбайтера из Белоруссии. Так возникла наша картина с Лерой Гай-Германикой "Уехал". В общем, мы вовлеклись. Тема сама нас потащила.
- Когда вы влезли в нутро этого мира, каким он вам показался?
- Если достоверно показывать то, как живут эти люди, вынужденно бросившие дома, влачащие... выживающие... В общем, что говорить, у нас всего лишь добрая сказка. Потому что в действительности происходят чудовищные вещи. Это такое большое московское свинство. Условия их существования ужасающи. На стройках действительно кровати в пять ярусов. Если повезет, есть кипятильник. Бывает, что никакой воды вовсе. Когда гастарбайтер срывается с лесов, его выбрасывают за строительный забор, чтобы шума не было. Все равно документов у него нет. При этом все кривятся: "Понаехали..." В обществе, почитающем себя приличным, уже не зазорно говорить про "чурок". При этом все цинично отдают себе отчет в выгодности гастарбайтеров.
- Ты говоришь: вышла "сказка". Но у сказки страшноватый привкус абсурда. И страна в картине похожа на разросшуюся от Москвы до самых до окраин "палату № 6".
- Не знаю, как так случилось. Толково и проговорить не могу. Интуитивно чувствую — правильно. Однажды меня спросили: "Какой бы жанр, тему тебе бы не хотелось снимать?" Будешь смеяться, я ответил: "Про сумасшедших". И вот так попал...
- Мне показалось, что среди героев "нормальных" нет. Все с отчетливым сдвигом. У гастарбайтера обаятельная провинциальная придурь, инженер — городской сумасшедший в период обострения, участковый милиционер — шизофреник с навязчивой идеей о "несоответствии должности", дочь инженера — милая, но странная...
- Она и есть лакмус. Когда выясняется, что оба главных героев не то чтобы сумасшедшие, скорее "дети" — приходит дочь. Вполне здравая...
- Ну да, она им как мать. Только ощущение, что и она — на краю. В общем, все мы пациенты одного дурдома...
- Возможно, неосознанно мы стремились создать ощущение зыбкости между нормальностью и — не... Не знаю, насколько получилось, но для нас милиционер — лицо страдательное, хотя бы потому, что думает. Думы доводят его до паранойи. В сравнении с сослуживцами — увядшими циниками он рефлексирует, мучается...
- Ну да, "горе от ума". Этот морок, размышления приводят его к жестокому убийству...
- Не размышления, а крайнее напряжение. Мы хотели задать структуру планет, несущихся по разным траекториям и вдруг сталкивающихся. У одного — сумасшествие в добрую сторону пошло, у другого — в противоположную. Но они не могли не встретиться.
- В этой психологической трагикомедии возникает три пласта персонажей. Москвичи: неприветливые, жестокие. Грабят приезжих, проходят мимо убитого человека. Есть гастарбайтеры. Есть менты. Из трех слоев только гастарбайтеры остаются людьми, но они — жертвы. Конечно, упрощаю все до схемы...
- В действительности все сложно. Менты как менты, они такие, какими им позволено быть в нашей уродской системе координат. Что касается москвичей. Если ты жил в уютной сонной деревне и попадаешь в огромный мегаполис, он начинает тебе представляться скопищем монстров. Наша Москва — город глазами приезжего.
- Вы снимаете "другую" Москву — спальную. С нелепыми разноцветными "блоками". То ли Химки-Ховрино, то ли район во Владивостоке. Знаю, что Москву снимали в Ярославле. Вы искали свой образ города?
- Пытались воссоздать безликий, анонимный город-гигант, ощерившийся, враждебный по отношению к людям.
- Этот "минотавр" пожирает не только иногородних, но и собственных "детей".
- Самый точный диагностический фильм последнего времени "Шультес". Там город, в котором все чужие друг другу. "Синдром Шультеса" выражается в ощущении потерянности, настигающем нас всех.
- Кем для тебя был ваш приезжий Женя? Доверчивый придурок? Хитрован? Чистый лист? Он обживается в безумном пространстве, как свой среди своих.
- У Саши Родионова был давний сценарий с удивительной историей про пятерых чеченцев, приехавших в Москву. Они адаптировались к чужому городу по-разному. В какой-то момент совершали убийство... Если объяснить структуру того гипотетического фильма, она такова. Представь, прилетает вертолет, из клетки выгружают в центре Москвы пять таежных волков. В том, что они начинают кусаться, нет их вины. Они не приспособлены выживать в этих условиях. Мысленно я представил себе вертолет, который выбрасывает такого...
- Пухлого Карлсона в самом расцвете сил.
- Еще менее меркантильного. Хорошего, чистого, сытого, сонного поросенка. Который ведет себя так, как всегда вел.
- Он похож на Емелю, проспавшего на печи тридцать лет и три года. И к своей белорусской избушке он снег не расчищает: втискивается боком в дверь.
Отчего-то в нем не просыпаются инстинкты. Голодный? Хватай еду...
- У него другие инстинкты. Приспособления. Украли ботинки? Тут же надевает на ноги полиэтиленовые пакеты. Голоден? Идет обрывать китайки с дворовой яблони.
- Я бы назвала это скорее живучестью. Был бы приспособленцем, не играл бы в дурные игры с сумасшедшим. Что он поимел? Приехал на заработки. Уехал ни с чем. С растревоженным городом-муравейником сердцем.
- Да, наверное, живучесть. Но в какой-то момент он берет на себя инициативу. Сам лезет в центр холодного пруда, гребет к утиному домику — дабы прочитать тайное послание уток.
- В фильме есть эпизод, когда обворованный иногородний сидит на лавочке и смотрит, как зажигаются окна. Я сразу вспомнила песенку "Дорогие мои москвичи..."
- У меня была циничная идея поставить ее в финал — сработало бы на вышибание мозгов. Но было бы слишком в лоб.
- Ну и ладно, все равно я ее "услышала". Название фильма тоже какое-то диковатое.
- Было миллион названий. В какой-то момент я рассказал сыну, про что кино, у которого нет названия. Через полчаса он предложил: "Сумасшедшая помощь". Мне оно показалось столь бессмысленным, безрассудным, непонятным... что оно абсолютно подошло этому фильму.
- Финал сразу был придуман? Он как будто изменяет основному странноватому стилю — вдруг возникает романтическая тема, намек на возможную любовь между разбросанными жизнью героями...
- Финал для меня принципиален. Может, кому-то он не нравится. Для меня он таков. Был странный добрый москвич, герой Дрейдена. В какой-то момент своими фантазиями, настырностью начинает надоедать. И дочка от него устала, и Евгению — спать хочется... Но когда его не стало, остались два одиноких человека, чем-то связанных. Их объединяет не любовь. Их объединяют воспоминания об одном человеке...