Мамонт-глобалист
Первая половина конкурса Берлинского кинофестиваля прошла под знаком глобалистского политизированного кино и не принесла открытий. В параллельных программах прошли премьеры двух российских фильмов — "Россия-88" и "Сумасшедшая помощь".
По оценкам критиков в конкурсе лидирует иранская детективно-экзистенциальная драма "Про Элли" Асгара Фархади — довольно редкий пример скромного человеческого кино. Преобладают же в Берлине глобальные фильмы из разряда посланий к человечеству, идеальная модель которых была разработана в "Вавилоне" Алехандро Гонсалесом Иньярриту.
Не без его влияния сделан "Мамонт" шведа Лукаса Мудиссона, снятый в Нью-Йорке с заездами на Филиппины и в Таиланд, проникнутый размышлениями о космосе, вымерших мамонтах и кризисе земной цивилизации. Это — на макроуровне. А на микроуровне — срез жизни нью-йоркской семьи, в чьем манхэттенском доме холодильник забит продуктами на целый год, и за все благополучие приходится платить. Муж (Гаэль Гарсиа Берналь) — успешный веб-дизайнер, жена (Мишель Уильямс) — хирург, специализируется на тяжелых операциях по скорой помощи. Родители перегружены работой и стрессами, восьмилетняя дочь больше, чем к ним, привязана к няне-филиппинке. А на Филиппинах, где тысячи детей питаются на свалках, няню ждут двое сыновей, старший из которых готов на все, чтобы вернуть маму любой ценой, и в результате оказывается жертвой педофила. А веб-дизайнер едет в командировку в Таиланд, где становится свидетелем трудной жизни местных проституток и пытается помочь одной из них. Попытки патернализма, как обычно, ни к чему особенно хорошему не приводят, и героям фильма, не сумевшим улучшить мир, остается попробовать укрепить его ячейку — собственную семью. Но интимный тон, которого хочет добиться Мудиссон, вступает в противоречие с эстетикой гламурного глобализма.
Журналисты с присущей им бесцеремонностью освистали "Мамонта": видно, за четыре дня фестиваля пресытились глобалками. После "Интернационала", где разоблачались международные банки, немцы (на сей раз в лице режиссера Ханса-Кристиана Шмида, представившего картину "Шторм") бросились разбираться с европейскими карательными структурами, в частности с судом в Гааге. Женщина-прокурор должна вывести на чистую воду сербского полевого командира Дюрича и для этого мобилизует свидетелей его преступлений. Но когда молодая свидетельница решается на этот рискованный жест, выясняется, что европейские аппаратчики решили не давать хода делу. Бюрократическая машина только использует и потом выплевывает честного человека — такова мораль этого "юридического триллера".
Если учесть, что ближайшие берлинские премьеры посвящены террористической атаке в Лондоне и американским жертвам войны в Ираке, что героиня датской картины "Маленький солдат" вернулась из Афганистана, а показанный вне конкурса "Чтец" Стивена Долдри завязан на судьбе надзирательницы нацистского концлагеря, можно утверждать: призрак войны витает очень близко, а навязчивой темой становится больная совесть. Справедливость требует признать: лучше всего подойти к этой теме сумел Голливуд. "Чтец" с блистательной Кейт Уинслет в роли бывшей надзирательницы и страстной любовницы немецкого подростка побеждает именно потому, что исходит из странной логики любви и секса, а не из политических доктрин. Да, это типичный арт-мейнстрим, но даже его маньеристcкая искусственность имеет больше общего с искусством, чем фильмы, загримированные под жизнь.
Две российские премьеры идеально вписались в берлинскую программу. Показанная в "Форуме" "Сумасшедшая помощь" Бориса Хлебникова — печальная и в то же время смешная сказка из жизни московского спального района, населенного полусумасшедшими аборигенами, маньяками и бомжами. Это также лирическая любовная история, но ее фон активно социален: взять хотя бы сцену поджога подвала, где обосновались мигранты. Представленная в "Панораме" "Россия-88", дебютная работа Павла Бардина, целиком посвящена этой теме: его герои — скинхеды, исповедующие откровенный фашизм. Такого жесткого фильма в нашем кино еще не было, и форма его не менее радикальна, чем сюжет. Скинхеды снимают свои подвиги и тренировки на видео, делая нечто вроде рекламных роликов. Соответственно, вся картина имитирована под съемку дрожащей любительской камерой и сохраняет ненормативный язык в такой концентрации, что у зрителя начинают болеть глаза и уши (в Берлине зрители читали облегченные английские субтитры). Силу воздействия этого очень серьезного кино не снижает даже мелодраматический "индийский" финал, словно совсем из другого фильма. Настоящим финалом "России-88" оказывается список мигрантов — жертв этнического террора в одичавших русских городах. Информация к размышлению о том, где и насколько актуален для кинематографа мотив покаяния.