Сладость цензуры

культурная политика

Спустя пятнадцать месяцев после мировой премьеры в Венеции и почти через год после триумфа в Роттердаме фильм Ильи Хржановского "4" наконец выходит на российские экраны.
Разве это не символ победы светлых сил над темными? Сколько было сломано копий в защиту крамольной ленты. В интернете завязался турнир честолюбий, кто первым из журналистов и критиков уведомил общественность об этом цензурном конфликте и кто сыграл в его благополучном разрешении ключевую роль. Другой спор: что же стало истинной причиной попытки запрета. По одной версии, "отвратительная порнографическая сцена", в которой подпившие деревенские старухи трясут голыми грудями. По другой — абстрактный "негативный образ России". А по третьей — очень конкретная (хоть и брошенная вралем) фраза о том, что жена президента каждый день в стельку напивается.

Как бы то ни было, "4" в полном, неусеченном виде с сегодняшнего дня пойдет в целых трех кинотеатрах Москвы, расположенных в дальних микрорайонах, в каждом — на трех сеансах. Не слишком боюсь ошибиться, предположив, что на большинстве этих сеансов будет сидеть по три-четыре человека. И это станет, быть может, самым оптимистичным фактом современной художественной жизни.

Вот появился еще один фильм — "Полумгла" молодого режиссера Артема Антонова. Как и в случае с "4", сюжет начал раскручиваться с его международного успеха — приза на Монреальском фестивале. В последнее время патриоты пробуют реанимировать старый принцип: если враги хвалят, значит, фиалки пахнут не тем. Как только картину показали на родине, на фестивале в Выборге, разразился скандал. Его зачинщиками стали сценаристы Игорь Болгарин и Виктор Смирнов — мастера советского военно-патриотического киножанра, из-под чьего пера вышли "Адъютант его превосходительства" и "Дума о Ковпаке". Они-то написали сценарий о том, как пленных немцев гонят в северную деревушку Полумгла строить радиомаяк. Бабье царство встречает их вилами и проклятиями, но постепенно женщины начинают видеть в фашистах-извергах несчастных людей и даже потенциальных мужиков. Они их жалеют, а от жалости недалеко и до любви.

Режиссер почти до самого конца фильма более или менее придерживается канвы сценария, с гуманистической теплотой балансирующего между драмой и комедией — в духе "Кукушки" Александра Рогожкина. Но шоковый финал, введенный вопреки сценарию, решительно ломает эту жанровую интонацию: приезжают энкавэдэшники и расстреливают "немчуру" практически на глазах у всей деревни. Именно эта сцена стала поводом для обвинений в том, что картина антирусская: упреков в антисоветизме сегодня недостаточно, но, как и в былые времена, художники легко путают любовь к народу и любовь к власти. Сценаристы, которых поддержал их коллега и ровесник Валентин Черных, взывают к исторической правде и ее гаранту — Министерству обороны. А к кому еще взывать, если они (сценаристы) продали свое произведение с потрохами и никаких юридических прав на него не имеют? Они привлекают общественность в лице деятелей "Мемориала", историков, журналистов, убеждающих, что подобных расстрелов пленных быть не могло. Радио "Свобода" интерпретировало конфликт как стычку бесправных драматургов с начальством, то есть с продюсерами, которые, по сути, подвергают цензуре литературный текст.

Гильдия киноведов и кинокритиков России тоже оказалась ангажирована в это дело, но выступила на стороне режиссера и продюсера, отстаивая их право на переделки сценария. Особенно после того как разнесся слух, что "Полумгле", так же как и фильму "4", в Минкульте отказываются дать разрешительное удостоверение на выпуск в прокат. Который намечен на 23 февраля — подарок к Дню защитника Отечества. Однако руководители Федерального агентства по культуре и кинематографии категорически отрицают факт запрета. По словам начальника управления кинематографии Роскультуры Сергея Лазарука, фильм не будут рекламировать и поддерживать в прокате, но класть на полку его никто не собирается.

Слово "полка" оживляет целый ряд не столь уж давних воспоминаний о том периоде, когда перекрыть кислород фильму могло не только Министерство обороны, но и Министерство сельского хозяйства — за то, что с его точки зрения на экране неправильно (мрачно, злобно, нетипично) показана колхозная деревня. Теперь министр обороны дружески пеняет создателям "9 роты" за кривой ствол и, похоже, не слишком вдается в ее идеологию. Зато среди самих художников находятся те, кто всегда начеку. Другой сценарист, Илья Авраменко, тоже на грани нервного срыва: ему показалось, что герои фильма "Первый после Бога", снятого по его сценарию, выглядят на экране недостаточно положительными.

"9 рота" и "4" — плоды деятельности одного и того же продюсера Елены Яцуры. Кроме этого, а также цифрового кода, их на первый взгляд ничто не связывает. Но те, кто помнят историю первого Экспериментального хозрасчетного объединения на "Мосфильме", давно обратили внимание на тот факт, что оно породило и кассовые фильмы Гайдая, и элитарные фильмы Тарковского. Причем и те, и другие, пусть в неравных масштабах, пользовались народной любовью. Сегодняшнее массовое кино с радикальным арт-хаусом тоже объединяет существование на разных полюсах одного и того же контекста.

Ведь именно в эпоху разгула цензуры народ рвался к запретным плодам, именно тогда сформировался культ Тарковского и другие культы, поменьше. Но народ народом, а художники художниками. Никто из них не скажет прямо, что цензуру надо опять ввести, но ностальгия по ней жива в самых причудливых формах, у всех по-своему. Все чаще думаешь, что, тоскуя по настоящему кинематографу (диссидентскому и духовному или советскому и государственному), мы подсознательно тоскуем по его родной сестре — цензуре.