Марина Влади: старые демоны еще при вас

Главное официальное событие XI фестиваля российского искусства в Канне — традиционная "Русская ночь" с грандиозным фейерверком и ужином а-ля рюс. Кульминацией торжеств стало вручение почетного знака "За вклад в развитие культурных связей России и Франции" МАРИНЕ ВЛАДИ (до нее награды удостаивались Морис Дрюон, Пьер Карден и Мишель Легран). Получив награду, актриса поделилась с АЛЛОЙ Ъ-ШЕНДЕРОВОЙ своими мыслями о России.

— Вы теперь не так уж часто приезжаете в Россию. Ностальгии не испытываете?

— Россия по-прежнему остается для меня своей. Мои родители русские, я 12 лет жила с Высоцким и проводила в России восемь месяцев в году. Потому я и согласилась принять эту премию — не люблю все эти официальные "штучки", но действительно очень болею за связь России и Франции.

— Проводя, как вы говорите, по восемь месяцев в России, вы общались с цветом советской интеллигенции — актерами, поэтами, учеными, которые в лучшие времена окружали любимовскую Таганку...

— Я уже поняла ваш вопрос. Всех этих людей я давно не видела. И очень скучаю по такому интеллектуальному общению. По нему, я думаю, скучают и те, кто живет в России,— его ведь нет, оно больше не существует. Только единицы живут еще так, как тогда жили мы. Во время застоя такое общение было единственной территорией внутренней свободы. Но теперь люди у вас интересуются в основном деньгами, думают о том, как получше устроиться. Конечно, это происходит не только у вас, но в России это более заметно. Может быть, из-за контраста с прошлым. У вас теперь такое социальное неравенство, что просто противно. Извините, что так резко говорю — мне трудно подбирать слова, я давно не говорила по-русски. Последнее время мой единственный источник языка — новости, которые я специально слушаю по-русски. И еще перечитываю Чехова. Свой спектакль о Высоцком, который я, может быть, привезу будущей зимой в Россию, играю по-русски и по-французски. Пою его песни, читаю стихи и отрывки из своей книги "Владимир, или прерванный полет".

— В своей книге "Мой Вишневый сад" вы пишете, что хотели бы создать свою труппу и играть пьесы Чехова...

— Это пока только мечты. Но я ведь много играла Чехова в театре — вместе с моими сестрами (у Марины Влади было три сестры, все они были актрисами.— А. Ш.) мы играли "Три сестры". Это был достаточно знаменитый спектакль, шел в Париже целый сезон. Я мечтала играть Машу — все бабы хотят играть любовницу — но мне досталась Ирина, я ведь была самой младшей. Это было в 1967 году. Машу сыграла моя сестра Милица — она была трагическая актриса, с прекрасным низким голосом, самая театральная из нас. К сожалению, сестер уже давно нет...

— Я знаю, что вы передали в фонд Высоцкого всю вашу личную с ним переписку, но запретили ее публиковать.

— Это моя личная жизнь. Я готова отдать ее России, но не сейчас. Наши отношения и так уже обгадили все, кто только мог. Пусть изучают переписку после моей смерти.

— Вы говорите, что слушаете русские новости. Значит, можете сравнить, как с разных сторон по-разному освещаются события в Южной Осетии.

— Да, к сожалению. Я совсем не политик и ужасно боюсь новой холодной войны — а она буквально на пороге. Старые демоны еще при вас: отвечать на насилие насилием — это тупик.

— В 1963 году вы получили главный приз Каннского фестиваля — за лучшую женскую роль в фильме Марко Феррери "Современная история, или Королева пчел"... Вы давно здесь не были?

— Последний раз картина с моим участием выставлялась на конкурс в 1988 году. Это был фильм Этторе Сколы "Сплендор", моим партнером был Мастроянни. Мы тогда получили приз прессы. После я какое-то время ездила на фестиваль как гость, а теперь я просто не очень люблю фестивали. В 50-60-е годы мое пребывание в Канне всегда превращалось в праздник: ночи мы проводили на пляжах, делились друг с другом своими идеями про кино. Все это было очень просто и тепло — как потом в Москве. А теперь: вы садитесь в дорогую машину, с вами человек, который следит, чтобы вас не украли. Вас пихают в кино, потом пихают в гостиницу — и все. Как видите, я ругаю не только Россию.

— Современное французское кино вы знаете?

— Нет. Я очень редко выхожу, а если это происходит, то еду на концерт. Живу одна, сыновья — уже немолодые люди: им 52, 50 и 44, у них своя жизнь. Так что я сижу в своем доме, гуляю со своими собаками и пишу новую книгу. Писать меня научила Симона Синьоре. Она была очень волевая, и, когда умер Высоцкий, сказала: ты должна рассказать, каким он был и почему умер в 42 года. Из-за нее я пришла к этому занятию, которое дало мне свободу — самое главное для меня.