Китано поджег сарай

Сегодня показывали нового Китано — "Ахиллес и черепаха", продолжение "творческой деструкции" режиссера. К ночи ближе напишу про этот полноцветный экзистенциальный кошмар из жизни одного художника, сейчас для особо интересующихся расскажу, что в одной из сцен этот достойный человек рисует с натуры подсолнух, сидя в сарае, который сам же и подпалил.

Сарай весело горит, холст, подсолнух и художник полыхают тоже. Тут я, простите, не могу не воспользоваться служебным положением и не привести рецензию на этот фильм, написанную в 1957 году поэтом А.Вознесенским:

...Все выгорело начисто.
Милиции полно.
Все — кончено!
Все — начато!
Айда в кино!

Так вот, Китано. "Ахиллес и черепаха" — подробный портрет художника в детстве, юности и старости, байопик бездарности, честной и трогательной, но на осознание себя не способной. После "Такешиз" и "Банзай, режиссер!" этот фильм кажется вопиюще не-личным, "Ахиллес и черепаха" — это ни в коем случае не "Такеши и Китано". Если предыдущие эксперименты режиссера по творческой деструкции выглядели автобиографическими трагикомедиями, то здесь Китано ушел от самого себя настолько далеко, насколько позволено уйти художнику, с его-то черепашьим шагом. Любое совпадение с реальностью случайно. Да, герой фильма, как и сам Китано, художник, да, он пытается найти собственный стиль, учится на чужих примерах, делает глупости, ничему не учится, делает еще больше глупостей. Вокруг него умирают люди, он с детства рисует красивые трупы, но единственное искусство, которое ему доступно в полной мере, — принести себя в жертву искусству.

Первая треть фильма мучительна и тосклива, портрет художника в детстве интересен лишь самому художнику. Потом детство заканчивается, юность тоже, начинается нервный тик и еще более нервное желание оставить след, в прямом смысле слова: хотя бы собственным телом на бумаге. Герой бьется об стену (опять же, в прямом смысле слова), расплескивая краску. Он красит стены в красный цвет. Он просит, чтобы жена его немножко утопила, потому что в полумертвом состоянии, возможно, у него получится шедевр. Наконец, он рисует подсолнух, сидя в горящем сарае. И сперва его бездарность становится наваждением, а потом настойчивость оборачивается его главным талантом. То же самое происходит с фильмом: сумбурная скука, вялые потеки краски из первой части вдруг выстраиваются в четкую, страшноватую, ярчайшую картинку — неважно, портрет жены художника, подсолнухи, великий мастурбатор или шишки в сосновом бору.

Сам Китано говорит, что это история о жестоком искусстве и о том, как "в определенных условиях искусство может стать наркотиком". Не только наркотиком, но и контекстом, подтекстом и главной составляющей этих "определенных условий". Тут есть один смешной эффект: рисунки Китано, на самом деле, общепризнанны, у него выставки проходят. "Ахиллес и черепаха" возник именно из-за того, что режиссер посмотрел на скопившиеся рисунки и решил, что надо их как-нибудь использовать — например, снять фильм о том, как они плохи. И такая у Китано харизма, что веришь: рисунки его — полная фигня, а сам он — бездарность. Хотя в "Фейерверке" казалось, что очень даже интересные картинки, да и режиссер великий. Эти вот качели — "талант-бездарность" — самое интересное в трех последних фильмах Китано. Попытка описания предмета изнутри всегда либо однобока, либо деструктивна, но зато можно подменить предмет в процессе описания и посмотреть, что получится. В "Ахиллесе и черепахе" на месте бесталанного художника в какой-то момент оказывается гений — достаточно лишь посадить его с холстом и кистью в сарай и поджечь.

"Какая веселая песенка!" — подумал Львенок и подошел поближе. А Ахиллес мурлыкал себе под нос, не замечая Львенка, потому что глаза у него были закрыты от удовольствия.