Устроитель России

На 90-м году жизни в Москве скончался русский писатель Александр Солженицын. Врачи скорой были бессильны, смерть наступила в воскресенье в 23 часа 45 минут. Причиной смерти, по словам сына писателя Степана Солженицына, стала острая сердечная недостаточность.

Человек, с которым нам предстоит сегодня попрощаться, сам навлек на себя все слова, которые обрушились на его седую голову после смерти. Неудобный, резкий, путанный, высокомерный, человеколюбивый, пророчествующий, пугающий, конфликтный, нелюдимый, то гениальный, то наивный — он не из тех, кого любят все, и любят светло. Но он из тех, чья роль в истории не может быть преувеличена — она не просто значительна, она огромна. Возможно, лучше других сказал об этом режиссер Юрий Любимов. "Он был нашим Гомером".

Лагерно-ссыльные годы — еще более чем военные — создали его прозу. И гениальный, пронзительный своей простотой "Один день Ивана Денисовича" (1959), и шарашкинский опыт в вертящемся прежде всего вокруг моральных проблем "В круге первом" (1957), и знание деревенской правды жизни в "Матренином дворе" (1960), и, конечно, "Архипелаг ГУЛАГ" (1967). Только в начале 1960-х можно было поверить в то, что будущий "Один день Ивана Денисовича" (сперва рассказ назывался "Щ-854 (Один день одного зэка)") будет опубликован. Только тогда можно было под впечатлением от выступления Хрущева на очередном съезде партии забыть о "непечатности" своих текстов и послать их прямо в "Новый мир". Так подсокращенный, но не кастрированный "Один день" оказался в руках Александра Твардовского, который пробил его и через Хрущева и через Политбюро и напечатал рассказ в 11-м номере своего журнала за 1962 год. Это была бомба — переиздания, переводы на самые разные языки, слава.

К этой славе он шел самым прямым для себя путем. Александр Исаевич Солженицын родился 11 декабря 1918 года в Кисловодске. Он осиротел еще до рождения (отец, из крестьян, но с университетским образованием, погиб на охоте) и с матерью оказался в Ростове-на-Дону. Ростовская школа имени Зиновьева — крестик для крещеного в младенчестве мальчика кажется ему не совместимым со вступлением в пионеры. Зато комсомол будет уже воспринят всерьез, да и литературные вкусы старшеклассника говорят сами за себя: писать — так не меньше чем "большой роман", не иначе как по типу "Войны и мира" и сразу о революции 1917 года. В 1936-м Солженицын поступает на физмат Ростовского государственного университета — отличник, сталинский стипендиат, помимо своих физики-математики самостоятельно углубившийся в дебри истории и марксизма-ленинизма. В 1939-м поступает еще и на заочное отделение литературного факультета МИФЛИ.

Русский Гомер

Его война — это война почти от начала до конца: мобилизован в октябре 1941-го рядовым, весной 1942-го направлен в артиллерийское училище, выпущен лейтенантом, служил командиром батареи звуковой разведки, в июне 1944-го получил звание капитана, был награжден орденами Отечественной войны и Красной звезды. На фронте много писал, на литературные произведения, отправленные на рецензию в Москву, получал благожелательные отклики (в том числе от Бориса Лавренева). За эпистолярные — в феврале 1945 года был арестован. Писал другу, Николаю Виткевичу, о том, что мучило — а мучило "искажение ленинизма", последовательно проводимое Сталиным. Посадили обоих, автора писем — на восемь лет исправительно-трудовых лагерей. Солженицын отсидел по полной: лагеря всех мастей, шарашки, Бутырка, "раковый корпус" в лагерном лазарете, "вечное поселение" в казахском ауле. В феврале 1956-го был реабилитирован — поселился в Рязани и стал школьным учителем.

После "Одного дня Ивана Денисовича" выйдут "Матренин двор" и "Случай на станции Кречетовка" (1962). Но гармония с властью не продлилась: Ленинскую премию, ожидать которой у Солженицына были все основания, не дали. "В круге первом" печатать запретили, а уж с приходом к власти Брежнева легальная деятельность писателя в СССР была практически окончена.

Боролся с властью Солженицын умело и страстно: писал открытые письма, выступал (пока было где) с обличительными речами, давал интервью иностранцам, переправлял рукописи на Запад, распространял тексты самиздатом. Опробованная на Пастернаке стратегия здесь не сыграла — Нобелевскую премию в 1970-м году он демонстративно принял, книги на Западе выходили бесперебойно, и даже ставший притчей во языцех "Архипелаг", за "единственной копией" которого страстно охотился КГБ, преспокойно вышел в эмигрантском YMCA-Press в 1973 году.

Уже тогда Солженицын предпочитал называть все своими именами: в обращении к писателям говорил о недопустимости цензуры, "вождям Советского Союза" — о необходимости отказа от коммунистической идеологии и превращении СССР в русское национальное государство, в письме патриарху — о не самых простых проблемах церкви. Поклонников это ему не прибавляло: пока он был гонимым диссидентом, его защищал Запад, но когда он оказался на Западе (все с тем же пафосом и с тем же обличительным напором, только направленным уже против новой для него действительности), защитников заметно поубавилось.

Переход из одного мира в другой (12 февраля 1974 года Солженицын был арестован и обвинен в измене Родине, 13 февраля лишен советского гражданства и в тот же день выслан из СССР) по сути ничего в его жизни не изменил. Европа и Америка попали под его суровый взгляд, демократия его не впечатлила, объездив страны и штаты, он заперся в Вермонте, откуда выходили тексты все той же степени страстности и обобщения, что и в поздние его советские годы. Быть поклонником литературных достоинств "Красного колеса" и последовавших за ним произведений нелегко. Их писал как будто не автор "Одного дня" или "Матренина двора". Быть единомышленником вермонтского пророка тоже не каждому удавалось (смесь православно-народно-националистически-мироустроительных идей была поистине ядерной), но цельность этой натуры не могла не вызывать глубочайшее уважение у всех, кто с ней сталкивался.

Новая российская власть вспомнила о Солженицыне одним из первых — в начале 1990-х было восстановлено его российское гражданство, в 1990-м он все-таки стал лауреатом Государственной премии за "Архипелаг ГУЛАГ", а в мае 1994-го вернулся на родину. Будет много еще наград, но еще больше будет отказов и резких заявлений. Он не изменился: все так же у него болела душа за народ и за Россию, все так же ему не нравилась власть, доведшая страну до "нынешнего гибельного состояния", все так же у него было много идей, которые слушали, но не слышали.

Его присутствие в новой России было сродни вермонтскому затворничеству. К нему обращались, когда было нужно его имя, и предпочитали не замечать, когда он в который раз призывал одуматься. Его осознанная позиция пророка, последнего пророка в русской литературе, оказалась не востребованной и обществом. Приписав писателю статус иконы, его как бы отослали в музейные запасники. Отослали, не заметив, что даже в самых спорных и запальчивых поздних своих текстах, во всех этих "Как нам обустроить Россию" (1990) или "Двести лет вместе" (2001) он иногда говорил пронзительные и спасительные вещи. Он призывал отделить не способную к мирному сожительству с Россией Чечню и верил не в эфемерную политкорректность, а в знание истории и понимание ее уроков. Он искренне хотел изменить если не мир, то свою страну, и, подобно графу Толстому, был в этой своей мечте и смешон, и жалок, и величественен. Его ругали и над ним смеялись, его боготворили и превозносили. Но и те и другие точно знали — один раз своими рассказами и "Архипелагом" Солженицын этот мир уже изменил. И этого абсолютно достаточно, чтобы войти в список бессмертных.

Кира Ъ-Долинина

Лидеры страны об Александре Солженицыне:

Никита Хрущев: "Насчет "Ивана Денисовича". Я начал читать, признаюсь, с некоторым предубеждением, поначалу как-то не особенно забирало... А потом пошло и пошло... Что ж, я считаю, вещь сильная, очень. И она не вызывает... чувства тяжелого, хотя там много горечи... Вещь жизнеутверждающая. И написана, я считаю, с партийных позиций" (21 октября 1962 года на встрече с писателем Александром Твардовским).

Леонид Брежнев: "Выходит новое сочинение Солженицына — "Архипелаг ГУЛаг"... Пока что этой книги еще никто не читал, но содержание ее уже известно. Это грубый антисоветский пасквиль... Мы имеем все основания посадить Солженицына в тюрьму, ибо он посягнул на самое святое — на Ленина, на наш советский строй, на советскую власть... Этот хулиганствующий элемент Солженицын разгулялся. На все он помахивает, ни с чем не считается... Я бы считал необходимым поручить КГБ и прокуратуре СССР разработать порядок привлечения Солженицына к судебной ответственности..." (7 января 1974 года на заседании политбюро ЦК КПСС).

Михаил Горбачев: "Да, Солженицын — непримиримый и убежденный противник строя. Но — идейный. А за убеждения в правовом государстве не судят. Состава же "измены Родине" нет" (1 ноября 1988 года на заседании политбюро ЦК КПСС).

Борис Ельцин: "Там немало интересных мест, над которыми надо хорошо подумать. И, конечно, что-то и учесть. В том числе и то, что Россия не в состоянии кормить одну шестую часть суши" (14 октября 1990 года в интервью газете "Комсомольское знамя", комментируя статью Александра Солженицына "Как нам обустроить Россию").

Владимир Путин: "Миллионы людей в мире связывают имя и творчество Александра Исаевича Солженицына с судьбой самой России. Его научные исследования и выдающиеся литературные труды, фактически вся его жизнь отданы Отечеству. И, как он однажды очень емко сказал: "Россия — это мы сами. Мы ее плоть и кровь, ее люди". На первом месте у него всегда была и остается твердость жизненных принципов. И в этой честности, в умении отстаивать правоту взглядов своих черты не только настоящего ученого, но и истинного гражданина" (12 июня 2007 года на церемонии вручения государственных премий в Кремле).

Дмитрий Медведев: "Вся жизнь Александра Исаевича была отдана Отечеству. Он служил ему как истинный гражданин и патриот и всем сердцем болел за судьбу российского народа, за справедливое устройство страны. Неустанной заботой Александра Исаевича было формирование нравственных и духовных идеалов... Его исследования переломных этапов отечественной истории внесли огромный вклад в развитие мировой культуры" (4 августа 2008 года в телеграмме соболезнования родным и близким Александра Солженицына).

Иностранная пресса:

Frankfurter Allgemeine Zeitung

Франкфурт-на-Майне, Германия

Когда-то была такая мода — произносить его имя в одном ряду с именами Толстого и Достоевского. В нем было что-то анахроническое — такая фигура была бы уместна в XIX веке, во времена гигантов, которые своим величием хотели соответствовать почти гротескным географическим размерам России. Хотя сравнение с этими двумя гигантами было не более чем удобным упрощением его современников, которые все пытались систематизировать. Только с новым главой Кремля, Путиным, у него обозначилось некоторое взаимопонимание. Два известных человека, бывший диссидент и бывший сотрудник секретной службы, сели за один стол, чтобы поразмышлять о величии России. Да, российская история бывает по-своему сюрреалистична.

Los Angeles Times

Лос-Анджелес, США

Пронзительный писатель и духовный отец российского национального патриотического движения жил, мечтая воссоединиться со своей обожаемой родиной. И все это только для того, чтобы страдать еще сильнее, видя, какой ущерб нанес коммунизм русской личности. Солженицын вернулся из своего убежища в Вермонте в драматически изменившуюся Россию и воспринял ее как пепелище морали. Нисколько не стесняясь критиковать Америку, которая приняла его на 20 лет, он и в США и в западном мире в целом обнаруживал только бессилие, моральную слабость и малодушный материализм.

The Financial Times

Лондон, Великобритания

Нет пророка в своем отечестве — Александр Солженицын воплощал эту библейскую поговорку в большей степени, чем любой другой русский писатель. Писатель-моралист, Солженицын верил (возможно, слишком сильно) в свое толстовское призвание проповедовать и просвещать. Его чувство особой миссии в мире стало результатом необыкновенных испытаний и таких же необыкновенных избавлений. Его вера в себя поддерживалась и той ролью, которую его книги сыграли в российской истории. Они подтачивали самое основание советской системы и приблизили ее крах. Но с развалом этой системы труды Солженицына, кажется, потеряли свое значение.

Le Monde

Париж, Франция

Хотя он сделал больше, чем кто бы то ни было, чтобы открыть для Запада гнетущую реальность Советского Союза, Александр Солженицын не был диссидентом. И не считал себя одним из них. Он упрекал диссидентов в желании реформировать коммунизм, в то время как сам он хотел его разрушения. Ничто не иллюстрирует лучше его взгляда на диссидентство, чем его отношения с Андреем Сахаровым. Солженицын представлял собой русскую традицию. А Сахаров — стремление к правам человека в наднациональном, глобальном измерении.

Le Figaro

Париж, Франция

Выдающийся диссидент лауреат Нобелевской премией по литературе Александр Солженицын стал символом противостояния систем во времена холодной войны, хотя он не скрывал при этом своих панславянских националистических взглядов, своей мистической страсти к России и своего православного пыла. Преодолев 80-летний рубеж, он и после возвращения на родину продолжал разоблачать политику новых хозяев Кремля и тот моральный и духовный упадок, который он видел вокруг в своей стране.