"Небо рушится нам на головы"

Нынешнее лето выдалось чересчур жарким для американских независимых режиссеров: закрылось четыре студии, еще с десяток балансируют на грани. В бесславном конце славного поколения, однако, им стоит винить только самих себя.

"Небо рушится нам на головы". Примерно в таких выражениях Марк Джилл, в свои сорок лет уже вполне легендарный продюсер, обрисовал положение с американским независимым кино в спиче на Лос-Анджелесском фестивале.

Надо сказать, у него есть некоторые основания для беспокойства. Этим летом студия Warner Brothers уволила девять из каждых десяти сотрудников своего подразделения New Line, прикрыла подразделение Warner Independent, занимавшееся производством и прокатом небольших картин вроде "Помутнения" Ричарда Линклейтера, а заодно ликвидировала свою дочернюю компанию Picturehouse ("Лабиринт фавна", "Жизнь в розовом свете"). Сотрудники компании-дистрибьютора Tartan Films ("Трио из Бельвилля", "Олдбой") в одно не слишком прекрасное утро обнаружили, что двери их офиса заперты на замок. В шаге от банкротства оказалась компания ThinkFilm, которая без помощи крупных студий прокатывала арт-хаусные драмы калибра "Игр дьявола" Сидни Люмета. Руководство студии Paramount передумало давать самостоятельность своему подразделению Vantage, продюсировавшему два самых громких громких фильма прошлого года — "Старикам здесь не место" братьев Коэнов и "Нефть" Пола Томаса Андерсона.

"Конечно, в мире американских независимых принято брюзжать, — говорит Марк Джил. — Это практически наша работа. Мы ноем. Мы надеваем траур. Мы пьем слишком много кофе, запивая его слишком большим количеством алкоголя. Мы оплакиваем будущее, в котором не останется места настоящей культуре, потому что все будет сделано под вкусы 14-летнего подростка с игровой приставкой под мышкой. Но, — добавляет он, — на этот раз все и в самом деле очень серьезно".

Стоит припомнить историю американских независимых начиная с 90-х, чтобы понять, как они дошли до подобного диагноза. Парень из провинции снимает фильм, заняв денег у бабушки, знакомого бакалейщика и местного дантиста. Один из пяти сотен конкурсантов, он привозит его на инди-фестиваль "Санданс", и, если звезды становятся удачно, его картину берут на карандаш. Продюсеры начинают закулисный аукцион, в ходе которого сумма сделки подпрыгивает до двух-трех миллионов: никто не хочет пропустить "следующего Содерберга" или "следующего Линклейтера".

Фильм выстреливает, и теперь вся индустрия бросается на следующий фестиваль с чековыми книжками наизготовку. Маленькие студии нанимают нашего провинциала, и вот он уже не тратит скромные накопления бакалейщика или дантиста, а запускает руку в объемистую кубышку. Предыдущий чек на два миллиона сильно поднял его самооценку, поэтому чужой бюджет парень расходует без оглядки. И вот он уже бросает тридцать с лишним миллионов на остросоциальную драму про инцест в семье из трех алкоголиков — с понятным результатом в графе "кассовые сборы".

Через пятнадцать лет на фестивале "Санданс" подают уже не пятьсот фильмов, а пять тысяч. Из этого мутного вала наученные горьким опытом продюсеры покупают две трагикомедии — и все. Вдобавок из-за ипотечного кризиса пересыхает ручеек заемных денег. Рынок обрушивается со страшным грохотом, и Марк Джилл принимается ворчать, что наступили тяжелые времена.

Лучше всех его слова прокомментировал Патрик Голдстейн из газеты "Лос-Анджелес Таймс": "У нас есть поколение режиссеров, которые делают личные фильмы по цене блокбастеров. Больше других тут отличился Уэс Андерсон, снимающий все более полоумные и все более дорогие картины. Если независимые хотят зарабатывать, они должны перестать обращаться с деньгами так, словно это резаная бумага из игры "Монополия".