О "бардаке" и не только

Андрей Ерофеев — бывший заведующий отделом новейших течений Третьяковской галереи — уволен из музея 27 июня 2008 года приказом директора В. Родионова по статье 81 Трудового кодекса РФ.

Татьяна Волкова, научный сотрудник отдела, хранитель фонда искусство 1980-х и искусство 1990-х гг, куратор выставочных проектов, арт-критик:

О "бардаке" и не только.

В 2000 году я пришла работать в коллекцию Ерофеева в музей Царицыно, с 2002 года по прошлую неделю являлась сотрудником отдела новейших течений ГТГ.

В ответ на обвинения дирекции в профессиональной несостоятельности сотрудников отдела новейших течений как музейных хранителей, а также на высказывания некоторых журналистов о "бардаке", который мы развели в стенах ГТГ, хочу привести ряд подробностей, касающихся организации хранения наших фондов.

Но, чтобы за всеми этими частностями не потерять из виду главное, хочу сразу напомнить некоторые факты. Прежде всего, Андрей Ерофеев, в отличие от всех других сотрудников ГТГ, не просто наемный работник, которого музей пригласил в качестве руководителя нового структурного образования. Это человек, который передал галерее бесценный дар — собранную им огромную коллекцию современного российского искусства, которая по праву, хотя и неофициально, носит имя "ерофеевской". Конечно, большая часть произведений на сегодняшний день юридически принадлежит ГТГ, тем не менее встает вопрос: имеет ли дирекция ГТГ моральное право лишать коллекцию своего создателя, а тем более ее расформировывать?

Итак, в 2001 году по приказу Министерства Культуры коллекция современного искусства музея Царицына была переведена в ГТГ. По правилам музейного хранения автоматически передавалась только та часть, которая имела музейные инвентарные номера. В музее Царицыно также не спешили с закупкой произведений, поэтому большая часть коллекция была не оформлена и должна была пройти экспертную комиссию ГТГ, заседания которой проходили в бункере-хранилище Царицыно. Во главе комиссии стоял А.И.Морозов, в нее входили заведующие эпохальных отделов ГТГ. Некоторые из них столкнулись с современным искусством впервые. Каждая комиссия представляла собой выстроенную нами экспозицию из нескольких десятков, а иногда и сотен работ, подобранных по историческому принципу. В результате было принято ок. 70-80 % работ, созданные в 1950-80-е годы.

После десяти комиссий, проведение которых заняло несколько лет, осталось совсем молодое искусство сегодняшних дней, которое на тот момент фактически не имело шансов пройти экспертный совет, а также большинство произведений графики, на которые уже не оставалось времени. Завершался переезд работ в ГТГ, который длился по 2004 год. Неотсмотренные комиссией работы мы также перевезли в ГТГ в надежде, что и эта часть коллекции со временем поступит в фонды галереи. Отклоненные работы было решено вывезти в хранилище в Подольске, выделенное нам ЦДХ.

В 2002 году в новообразованном отделе новейших течений ГТГ было назначено 3 хранителя постоянных фондов и 1 (!) временного фонда, хотя было известно, что именно этот временный фонд составляет значительную часть коллекции, которая перманентно росла в ходе проводимых выставок. Этим четырем хранителям предлагалось поставить на хранение каждое из привезенных 2500 произведений искусства, многие из которых состоят из десятков музейных предметов ( на каждый предмет хранения полагается инвентарь — визуальное описание и описание сохранности). Прецедентов хранения нетрадиционных видов искусств, нуждающихся в специальном обращении, у Третьяковской галереи не было, и запасник был организован по общемузейным принципам хранения традиционной живописи, графики, скульптуры. Нет смысла долго вдаваться в подробности того, какой материал представляет собой современное искусство. Надо учесть, что эта коллекция всегда была направлена на собирание нестандартных, не "галерейных" работ, большую ее часть составляют именно масштабные инсталляции. (Кстати, оборудования для секции инсталляций было поставлено только в декабре 2007 года уже после скандала с хищением работ в Эрмитаже, за которой последовала министерская проверка.). В силу того, что реставраторов живописи и графики в ГТГ не так много и они очень заняты более важными вещами, а реставраторов более нетрадиционных материалов, из которых, в основном и состоит коллекция, вообще не было (и так и не появилось по сей день, брали на год на контрактной основе в наш отдел реставратора по тканям, но контракт не продлили), ответственность за сохранность разрушающихся объектов и инсталляций, не рассчитанных на длительное хранение без специальной консервации, также осталась лично на хранителях. Также, например, и по сей день отсутствует специальное оборудование для хранения достаточного большого массива фотографий. Известно, что фотоотпечаток на бромсеребряной бумаге не живет более 100 лет, а на современной фотобумаге R-c еще меньше, и для сохранения уникальных фотоперформансов многолетней давности нужно сканировать изображение и хранить в формате негатива. Лично я как хранитель фонда "Искусство 1990-2000-х годов" также многократно подавала список работ из своего фонда, которые предположительно не могут быть приняты на постоянное хранение в связи с тем, что некоторые материалы (пластмасса, полиэтилен, пенопласт, поролон, зеркальная пленка) не подлежат длительному хранению. О важности решения этих проблем много раз говорилось вслух, но ни одного (!) экспертного совета назначено не было. Так, бывший хранитель фонда "искусство 1960-80 годов", имевшая большой опыт работы в ГТГ — старший научный сотрудник Анна Романова и пришедшая к нам в отдел из отдела живописи 1 половины ХХ века, еще в 2003-2004 годах пыталась сдвинуть эти проблемы с мертвой точки. Кстати, Анна, уволившаяся из отдела в 2006 году, многократно заявляла, что сделала это не потому, что не сработалась с Ерофеевым, а из-за общей болезненной внутримузейной ситуации. Забегая вперед, нужно сказать, что когда после случая с хищением произведений в Эрмитаже пошла горячка с немедленным оформлением всего постоянного фонда на хранение, разбираться с тем, что можно принимать, а что требует отдельного рассмотрения, уже не было времени, приняли все.

Много можно сказать и о системе комплектования фондов — вернее, ее отсутствии. Произведения от нашего отдела с большим трудом ставились на закупку, из них реально закуплены были единицы. Тем не менее, передать в музей новые произведения также представлялось практически невозможным. Вообще, складывается ощущение, что для дирекции ГТГ вполне достаточно той части коллекции, которая уже принята на постоянное хранение и от которой никуда не денешься, и даже более того, вся остальная часть ей представляется исключительно в виде хаоса, энтропии в музее, с которой нужно бороться.

Тем временем отдел развил бурную деятельность в остальных направлениях музейной деятельности. Всем известно, что в общественном сознании существует только одна Третьяковская галерея — в Лаврушинском переулке. Когда говоришь "Третьяковская галерея на Крымском валу", все спрашивают: "В смысле, ЦДХ?". Часто, приходя на работу, возникает мысль "сегодня что ли понедельник?" (нерабочий день для посетителей). Вспоминаешь, что нет, например, вторник, но просто никого нет.

Исходя из предпосылки, что музей — это место популяризации искусства и живого общения со зрителем, наш отдел несколько лет осуществлял проект "Системы клубов современного искусства" — программу персональных выставок современных художников, дискуссионный, лекционный и детский клубы. Опять же не благодаря, а скорей вопреки остальному музею, нам удалось воплотить в жизнь несколько крупномасштабных эпохальных проектов: "Сообщники", "Поп-арт", "Соц-арт". Хранительская работа отошла на второй план, а усилия администрации были сосредоточены на контроле, а впоследствии и на цензурировании нашей выставочной деятельности.

Это продолжалось до весны 2007 года, когда грянул скандал с хищением работ в Эрмитаже и последовавшие за ним министерские проверки музейных фондов. Все запаниковали, вспомнили незаинвентаризированные неатрибутированные работы Ларионова и Гончаровой и др., ну и, конечно, о наших фондах. Ситуацию обострил скандал, связанный с поездкой выставки "Соц-арт" в Париж. После личного конфликта Ерофеева с руководством, видимо, и было принято решение его убрать, но ряд обстоятельств не позволил это сделать в короткий срок. К тому же всем было очевидно, что без Андрея и без нас разобраться в наших фондах будет невозможно.
Нам была запрещена любая выставочная, дискуссионная и иная деятельность якобы до приведения в порядок хранения. В декабре 2007 была проведена внутримузейная сверка фондов для выявления недостатков в хранении. Из-за огромного массива работ и сжатых сроков проведения сверки, отдел учета плохо справлялся со своей задачей. Например, в списках непоказанных хранителями произведений все время повторно всплывали работы, на самом деле раннее предъявленные хранителями. На нашу беду, после окончания сверки, хранитель графики А.Криксунова и А.Ерофеев уехали в новогодние отпуска на 2 недели. В это время были оглашены результаты сверки, в которых по ошибке опять всплыли несколько десятков работ, ранее предъявленных Криксуновой. На следующий день после оглашения результатов (!) вернулся Ерофеев и в течение нескольких часов предъявил все якобы ненайденные работы. Но оказалось уже поздно, и через 2 дня на директорате ему был объявлен тот самый третий роковой выговор, на которой потом ссылались в приказе об его увольнении. После этого руководство выпустило ряд невыполнимых приказов. Например, приказ от конца января 2008 года — за полтора месяца оформить все вещи (2500 единиц хранения из 4000 имеющихся), идущие на постоянное хранение. После его частичного невыполнения отдел был признан недееспособным и нам был поставлен ультиматум — принять постоянное хранение к 1 июня, выдать вещи, находящиеся на временном хранении с предыдущих выставок и запустить процесс по оформлению произведений, не имеющих музейного статуса.

К началу июня нами все произведения постоянного хранения были оформлены в предельно сжатые сроки — беспрецедентный музейный рекорд. Мы работали буквально круглыми сутками, без выходных, брали работу домой, движимые надеждой спасти отдел. Но с момента приведения постоянного хранения в полный порядок пользоваться им стало можно и без нас. Приказ директора был признан невыполненным на основании 1 пропавшего листа графики из научно-вспомогательного фонда, нескольких невыданных произведений с наших прошлых выставок (которые художники не смогли забрать из-за их габаритов, им просто негде их хранить), прибавили к этому три незакрытых выговора Ерофеева за последний год и посреди лета в пятницу вручили ему приказ об увольнении.

Хотя слухи о планах дирекции уволить Ерофеева ходили давно, до последнего момента мы не верили, что нас так цинично используют и после этого открыто сфабрикуют обвинения против Андрея. Собрали коллекцию, привезли, обработали — а теперь пошли вон.
Сейчас уже совсем не хочется уподобляться нашим оппонентам и вспоминать все негативные мелочи нашей работы: комната 25 кв.м. на 10 человек, 2 компьютера на всех, дисциплинарные проверки и бюрократическая травля, как в старые "добрые" времена. Все это не имело для нас большого значения, ведь мы занимались любимым делом. Теперь я просто не вижу никакого смысла оставаться в музее и быть свидетелем того, как расформировывается таким трудом сделанная нами постоянная экспозиция, раздаются вещи, которые мы столько лет собирали.
Очевидно, что мы без работы не останемся, и, возможно, именно эта вопиющая ситуация позволит Ерофееву совершить большой профессиональный рывок. На который бы он сам не решился, по собственной воле никогда не оставив произведения в руках людей, не способных их оценить. Самое обидное — даже не 8 лет работы (за зарплату размером в среднюю пенсию), вложенные в эту коллекцию, с которой многие из нас связывали свою жизнь. А то, что теперь большая ее часть будет расформирована, так как дирекция не хочет, да и просто не может оформить произведения, не принадлежащие Третьяковке, ведь они дарились не им, а Ерофееву. Но и вернуть ее обратно как основу для будущей альтернативной коллекции специально созданному для этого "Обществу коллекционеров современного искусства", которому они были формально подарены, она также отказывается. Посчитав возможным произведения арестовать и заявить, что они будут ее возвращать авторам.

Вот и вся история. Теперь нам говорят — вы что, дураки, надо было застраховаться, как-то юридически оформить свои права на работы. Но мы же их собирали для Третьяковской галереи. И в правду, получается, дураки...
Мы считаем, что теперь наша общая задача — не дать развалить оставшуюся часть коллекции и призываем художников не спешить с решением забрать работы, подаренные и оставленные на временное хранение А. Ерофееву. Мы надеемся, что будет найден выход по вывозу ее из ГТГ.
Еще важно, чтобы за деталями взаимных обвинений не потерялась суть того, что произошло — чудовищного преступления, откровенного рейдерства, произвола на государственном уровне, который в цивилизованном мире не может иметь место. Хорошо, что во времена Третьякова еще не существовало подобного рода музейного устройства, а то бы и его, наверняка, уволили за профнепригодность.

Елена Зайцева (по материалам Artinfo.ru):

Из Лондона — о Третьяковской галерее.

Проработав 15 лет в Третьяковской галерее, из них последние четыре — хранителем и лектором в отделе новейших течений под руководством Андрея Ерофеева, не могу промолчать в ситуации, когда отдел, из которого я ушла некоторое время тому назад из-за переезда в Лондон, находится на грани уничтожения. Не повторяя фактов, известных из сообщений информационных агентств, а также из большой статьи Е.Деготь, глубоко и подробно анализирующей ситуацию с увольнением Ерофеева и заведением на него уголовного дела, хочу обратиться к музейному аспекту проблемы.

В понедельник был опубликован комментарий представителя руководства Третьяковской галереи: "Причина увольнения Ерофеева заключается в том, что он не обеспечил необходимый уровень учетно-хранительской деятельности отдела новейших течений". Несмотря на то, что почти все относятся к этой, достаточно расплывчатой, формуле как надуманной, называя главной причиной увольнения заведующего отделом нестыковку эстетических парадигм традиционного коллектива галереи и молодого отдела новейших течений — и это чистая правда — все же такая формулировка относится и к нам, хранителям отдела, поэтому считаю своим долгом ее прокомментировать. В общем-то, хранителей отдела, и правда, можно было бы обеспечить: например, вместительным запасником, оборудованием для него, компьютерами. Но мне бы не хотелось присоединять здесь свой голос к плачу музейных хранителей всего мира, работа которых никогда не бывает материально обеспечена в полной мере. В России, пожалуй, особенно, но и за рубежом, в частности, крупнейших музеях Лондона, проблема вместить растущую коллекцию в старые запасники стоит очень остро. Андрей Ерофеев не ставил себе задачи "обеспечить уровень" хранительской работы. Он эту работу просто делал, делегируя ряд задач сотрудникам отдела и предоставляя им достаточно высокую степень свободы. Его задачей, и даже, я бы сказала, миссией, было сохранить и приумножить музейный фонд современного искусства в нашей стране. Хочу обратить на это внимание: именно музейная работа с современным искусством является главным приоритетом данного куратора. Не продажа картин на аукционе, не создание успешного бизнеса частной галереи, не использование искусства для политтехнологий, а сохранение и показ в музее, который является пока единственной изобретенной человечеством формой бескорыстного показа искусства.

В задачи хранителя музея со времен эпохи Просвещения входит не только регистрация наличия работ, но и научная обработка коллекции, которая, понятное дело, невозможна без проведения выставок: только на выставке, расположив определенным образом материал, можно понять, как к нему следует относиться в исторической перспективе и в контексте данного времени и места. И представить его в достойном виде публике. И в этой деятельности, в создании представительного музейного собрания российского искусства, легитимирующего это самое искусство как в глазах мирового художественного сообщества, так и отечественной публики, а также репрезентации этого искусства, Ерофееву нет равных. Каждый год отдел открывал выставку, которая выделяла какой-то определенный аспект российского искусства, помещая его в интернациональный и исторический контекст. Каждая выставка расширяла наш взгляд на российское искусство и способствовала его лучшему пониманию.

И ни один хранитель отдела новейших течений ГТГ не занимался только регистрацией и хранением работ: все участвовали в организации выставок, встреч с художниками, читали лекции. Работа музейного хранителя это, с одной стороны, рутинная и, так сказать, базовая работа, требующая усидчивости и аккуратности. С другой стороны — в ней есть интрига тайны: только хранитель может беспрепятственно входить в "святая святых" музея — запасник, у него есть почти свободный доступ к коллекции, которую публика никогда не увидит целиком, и достаточно большие полномочия в ее изучении. Но, поскольку работа хранителя скрыта от глаз публики, для человека непосвященного в ней всегда есть элемент интриги заговора, некоего неясного злоупотребления: если группа людей занимается чем-то за закрытыми дверями — а двери запасника закрыты всегда — то кто их знает, какие страшные тайны могут там скрываться. Именно поэтому важные решения хранительской работы всегда выносятся коллегиально — любому приобретению работы, публичному ее представлению на выставке или реставрации предшествуют специально разработанные для этого процедуры обсуждения. В настоящее время работа хранителя — и далеко не только в России регулируется развитой системой инструкций, правил — как общегосударственных, так и локальных, учитывающих особенности того или иного музея.

Именно таким образом обстоит дело и в Третьяковской галерее. Этот музей, создававшийся в ХIX веке как частная инициатива с целью поддержки передовых явлений в искусстве, в ХХ веке стал одним из крупнейших государственных, в основе систематизации коллекции которого лежит научно-технический принцип. Ее хранители разделены на отделы по эпохам: к примеру, "древнерусское искусство", "XVIII — первая половина XIX века", "Вторая половина XIX века" и так далее. Но в каждой эпохе, за исключением, понятно, древнерусской, здесь отдельно существуют отделы "живопись", "скульптура" и "графика". Так сложилось исторически, и не потому, что у живописи и графики, скажем, передвижников, были различные эстетические ориентиры, а просто в силу того, что для их хранения нужны были разные помещения: для графики — закрытые шкафы в полутемных комнатах, для живописи — просторные залы, обязательно с естественным светом, иначе картина темнеет и может заболеть грибком.

И вот начале 2000-х в Третьяковской галерее появляется отдел, эпоха которого — современность и постсовременность, а 90 процентов материала не является ни живописью, ни скульптурой, ни графикой. К какой из традиционных техник, например, отнести хрестоматийную работу Риммы и Валерия Герловиных "Предметы с планеты ФС-Х", представляющую собой 36 мешочков из черной саржи с зашитыми в них предметами советского быта, или работу Константина Звездочетова "Роман-холодильник", являющий собой расписанный художником допотопный холодильник "ЗИЛ" с красноречивым наполнением? Или инсталляцию Ильи Кабакова "Ящик с мусором", который, и вправду, является ящиком, наполненным мусором — предметным и словесным? Все эти работы "живых классиков", кстати, можно пока увидеть в постоянной экспозиции Третьяковской галереи на Крымском валу.

И тут оказалось, что не существует музейных инструкций, регулирующих музейное хранение таких вещей. Само по себе их нахождение в художественном музее, по сути, было нарушением инструкции. Но современный художник не читает музейных инструкций и он продолжает, несведущий, создавать вещи, от которых плачут музейные реставраторы, потому что их учили только реставрации живописи, скульптуры и графики. И Андрей Ерофеев собирал работы этих не читающих инструкции художников, пополняя музейную коллекцию. В интервью "Эхо Москвы" Валентин Родионов сказал, что оказывается, "дело в том, что коллекция так называемая, Ерофеева, она была передана в 2002 году по приказу Министра Швыдкова нам из Царицына, она довольно серьёзная". При этом не уточняется, что каждая, буквально каждая вещь "царицынской коллекции", а речь идет более чем о тысяче вещей, была помещена туда стараниями Ерофеева и его отдела: выбрана, выпрошена, выторгована, уговорами и обещаниями добыта у художника, редко — куплена для музея, опять-таки, по низкой цене — ведь для общего дела стараемся, для русского искусства, для русского общества. И художники соглашались, дарили, передавали на безвременное хранение, снижали цену. Мы живем сейчас в довольно циничном словесном поле, и когда я пишу эти строки: "для общего дела, для искусства, общества", думаю — ну кто сейчас серьезно отнесется к этим словам. Но точно знаю, что Андрей Ерофеев всеми силами стремится создать музейную коллекцию, открытую для общества и служащую этому обществу. И он сам эту позицию ясно артикулирует в своих статьях.

Я хотела бы оспорить мнение, которое высказывается в некоторых изданиях о якобы существовавшем "бардаке" в хранении. В хранении отдела новейших течений не было беспорядка. Были нескончаемые споры о том, по какому принципу систематизировать коллекцию и постоянные попытки Андрея Ерофеева и его хранителей распределить работы в соответствие с какой-то ясной логикой, которая, понятно, вырабатывалась по ходу дела — ведь мы же исторически первые, кто музеефицировал этот материал, сохраняя его для истории, для общества. Были.

Мне очень жаль, что теперь ничего этого не будет: не будет яростных споров о том, куда отнести ту или иную вещь — не только в смысле понимания связей различных явлений в искусстве, но и пространственно-бытовом: каким образом "впихнуть" все ценные работы в помещение, которое для них явно тесно. Это, впрочем, общая проблема всех музейных запасников, ни Третьяковка, ни отдел новейших течений здесь не исключение. И при этом организовывать выставки, служащие осмыслению истории отечественного искусства. (организация которых, помимо всего прочего, связана с просмотром а, значит, с перемещением со стеллажей сотен и сотен весьма крупногабаритных работ, только десятая часть которых в результате войдет в экспозицию, — в помещении, где даже 2-3 работы, сдвинутые со своих мест, полностью перегораживают проход, но это я так, к слову "бардак", которое лично меня задело). И не будет больше наших лекций, которые были, совершенно точно, единственным систематическим курсом по истории современного российского искусства в Москве. И регулярных публичных встреч с крупными художниками, и клуба для юных мастеров искусства и многих выставок, которые задумывались отделом. И пополнения коллекции и библиотеки галереи — никто в пылу даже и не вспомнил, что Андрей Ерофеев не так давно организовал передачу в библиотеку ГТГ нескольких сотен редких в нашей стране и крайне нам необходимых изданий по современному искусству. А еще собирались выучить за границей реставратора, который был бы компетентен работать со сложными техниками современного искусства... Кто теперь будет все это делать, если отдел расформируют? Точно знаю, потому что была там сама, что людские ресурсы Третьяковской галереи хотя и прекрасны, но не столь безграничны, чтобы она могла себе позволить бросаться десятком профессиональных специалистов в области современного искусства (которых в нашей стране насчитывается всего пока несколько десятков) во главе с одним из лучших музейных кураторов.

Оксана Саркисян, младший научный сотрудник, хранитель фонда научно-вспомогательного материала, историк искусства, преподаватель РГГУ, куратор, арт-критик:

"Я, Саркисян Оксана, приняла хранение научно-вспомогательного фонда в январе 2007 года. На момент приема фонд составлял 335 единиц хранения. На сегодняшний день фонд составляют 604 ед. хр. За период с мая по июль мною было принято 250 ед. хр. в соответствии с требованиями руководства Третьяковской галереи.

26 июня состоялся директорат на котором была принята работа нашего отдела в соответствии с поставленными задачами. Увольнение заведующего отделом Андрея Ерофеева произошло на следующий день и было мотивировано полученными им предыдущими выговорами, несмотря на обещание сохранить отдел и позволить ему в дальнейшем работать в случае нашего успешного завершения постановки произведений на учет. На момент увольнения А. Ерофеева все произведения, имеющие основания для приема, были приняты отделом.

Поэтому в увольнении А. Ерофеева я усматриваю иную мотивацию, не связанную с выполняемой в последнее время отделом работой".

Напомним, что недавно на сайте информационного агентства GiF.Ru было опубликовано открытое письмо директору ГТГ от сотрудников отдела новейших течений.