Собачья жизнь и творчество

В кинотеатре "35 мм" прошла премьера документального фильма Евгения Митты "Олег Кулик: Вызов и провокация". Фильм-интервью с "человеком-собакой" — первая часть 10-серийного документального проекта Евгения Митты и Александра Шейна "Антология современного искусства", посвященного отечественному искусству последних двадцати лет. Над душераздирающей историей главного российского акциониста вместе со всем залом до слез смеялась АННА Ъ-ТОЛСТОВА.

"А он мне дж-ж-ж... А я его зубами... А он меня за кадык... А он здоровый такой, десантник... А я думаю: ну, блин, еще один десантник — и искусству конец..." — так мальчишки обычно пересказывают друг другу сюжет крутого боевика. Зал уже никакой, и на кадрах цюрихского перформанса, где цепной человек-собака, охраняя вход в Кунстхаус, с лаем бросается на почтенную публику, а какой-то важный господин, подобрав полы пальто и на всякий случай высоко подскакивая, пытается за его спиной незаметно проскользнуть на выставку, все дружно сползают с кресел. Золотой, то есть "собачий", творческий период Олега Борисовича Кулика и правда напоминает боевик о том, как один хороший русский парень показал кузькину мать плохой западной арт-мафии. Недаром тот швейцарский перформанс 1994 года, уже вошедший в историю, так по-тарантиновски и назывался: "Бешеный пес".

70-минутный фильм состоит из большого монолога художника, прослоенного документальными записями его акций и съемками с выставок, и герой пересказывает боевик про себя любимого с большим чувством. Вроде бы Кулик давно вошел в роль первого акциониста России, раздает интервью направо и налево, лет пять назад целая книжка его бесед с писателем и журналистом Дмитрием Бавильским в Ad Marginem вышла, а все как в первый раз. Он сейчас, конечно, уже в другом образе: этакий яйцеголовый буддийский монах с бородой и косичкой, проповедующий, что "перформанс — это спокойная форма разговора с самим собой", что "в этом мире мы рождены для трансформаций". И что когда все плохо и ты все время жалуешься ("Мама, папа, родина, государство — ненавижу, не могу!"), то это на самом деле хорошо. Видимо, как толчок к тем самым трансформациям.

Собственно, кардинальной трансформации, которая приключилась с обыкновенным киевским недорослем, сынком секретаря райкома партии ("бывшим верным ленинцем, а ныне верным ющенковцем"), который явился в Москву, поначалу что-то строгал из стекла на тему "Прозрачности", затем подвизался куратором в легендарной "Риджине", и посвящен этот фильм. То есть тому, как один номенклатурный отпрыск, вместо того чтобы стать простым директором банка или нефтяной компании, без всякого блата и протекций пролез в главные русские художники 1990-х. Загляните в любую историю современного искусства: Oleg Kulik там обязательно будет.

В своем монологе он почти не сбивается на пафос, разве только когда рассуждает о русском художнике в отлаженном западном арт-мире. О том, как он лично отказался играть по общепринятым маркетинговым правилам, "быть послушной собакой" и "ходить на задних лапах", вместо этого показав Западу звериный оскал нашего совершенно непредсказуемого искусства. Но даже в таких философствованиях о патерналистском подходе Запада к Востоку проскальзывает нечто, пардон, исповедальное, что-то от сына, толстовца и художника, восстающего против отца, ленинца и партаппаратчика. Большей же частью монолог — это байки о боевых подвигах. Часто смешные: как прочел целую лекцию о духе эксперимента в искусстве швейцарским полицейским или как покусанный шведский арт-критик пытался слупить с него деньги на прививку против бешенства. Часто не смешные и поразительно откровенные. Как забыл проверить стекло перед перформансом "Кулик кулику глаз выклюет" в Риге, а оно оказалось непробиваемым, так что пришлось разбивать его не кисточкой-клювом, а рукой, которую разрезал до кости, и едва концы не отдал, истекая кровью. Как боялся перед самым первым своим "собачьим" выступлением в галерее Гельмана: "Блин, как это все будет нелепо". Как в конце 1980-х, после легендарных московских торгов Sotheby`s, вскруживших головы бывшим подпольщикам, когда все вдруг уехали на Запад, почувствовал себя "потерянным поколением". Как, услышав от швейцарского куратора: "Нет такого художника — Кулик", понял, что может "делать все что угодно", и действительно сделал все, чтобы такой художник появился. Раньше это называлось "гений", теперь называется "азарт" или "сумасшедший драйв" — вот что-то вроде этого и лежит в основе трансформаций Олега Борисовича Кулика.