Гуманисты, вперед!

Открытие 61-го Каннского кинофестиваля прошло под знаком высокого гуманизма, политической сознательности и технологической оснащенности. Первыми впечатлениями делится АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.

Организаторы церемонии открытия сделали все, чтобы угодить президенту жюри Шону Пенну: пропели свободолюбивые песни из негритянского фольклора и выпустили на сцену классика французского документального кино Клода Ланзмана, который произнес речь, по длительности адекватную его четырехчасовым фильмам. Сразу стало ясно, что в жюри, в котором помимо прогрессивного Пенна заседают ангажированный мексиканец Альфонсо Куарон и два французских режиссера ближневосточного происхождения Марджан Сатрапи и Рашид Бушареб, неизбежен сильный перекос в сторону актуальной политики, а роль таких фигур, как Натали Портман и Жанна Балибар, останется, скорее всего, чисто декоративной.

Показанная на открытии фестиваля конкурсная картина "Слепота" бразильского режиссера Фернандо Мейреллиша — ухудшенная вариация недавней антиутопии "Дитя человеческое" упомянутого Альфонсо Куарона. Вновь много усилий потрачено на то, чтобы показать распад цивилизации, впрочем, по российским понятиям, довольно скромный и сводимый главным образом к кучам мусора и бездомным собакам на улицах. Этот распад мы спокойно созерцаем в процветающей Москве.

Ноу-хау фильма состоит в том, что его героев поражает внезапная слепота, принимающая масштаб эпидемии. Пораженных отправляют в спецбольницу, напоминающую тюрьму, со всеми атрибутами замкнутого принудительного сообщества. Вместе со своим больным мужем в это заведение проникает зрячая женщина (Джулианна Мур, по странному совпадению игравшая и у Куарона), которая вынуждена притворяться слепой. Она объединяет группу из семи пациентов в подобие семьи и выводит их обратно в мир. Ее невероятный гуманизм и терпимость (даже к измене любимого мужа) награждается сторицей: вместе с глобальным кризисом героиня успешно преодолевает и личный.

В фильме не обходится без аналогии с брейгелевскими слепыми и другими клише, характерными для антиутопий. Мораль становится ясна чуть ли не с первой минуты, и смотреть дальше было бы совсем неинтересно, если бы не высокие технологии, с помощью которых воссоздан мир тотальной слепоты. Например, человек проходит около стола, и вдруг его угол зловеще вырастает и буквально нападает на слепого. Впечатляет и цветовое решение картины: в нем доминирует цвет "белой болезни", когда мир не погружается во мрак, а размывается в белизне.

Вторая показанная в конкурсе лента тоже посвящена важной теме, но интересна не столько этим, сколько оригинальным художественно-техническим решением. "Вальс с Баширом" израильтянина Ари Фолмана — открытие в кинематографе нового жанра документально-анимационного фильма. Режиссер, сам прошедший через подобный болезненный опыт, записывает свидетельства бывших солдат, воевавших в Ливане, и переводит их рассказы, нередко вытащенные из глубин подсознания, в рисованные образы. Это дает возможность показать то, что и в игровом, и тем более в документальном кино выглядело бы как нарушение всех приличий: агонию застреленной собаки или лошадей с переломанными хребтами. С другой стороны, в фильме много смелых поэтических образов: юноша, спасающийся от войны на лодке в виде большой плывущей женщины, или солдат, в руках которого автомат превращается в гитару.

Антивоенный израильский фильм имеет конкретный политический прицел, но резко отличается от всего того, что мы видели раньше на эту тему. Пожалуй, ближе всего ему по форме "Божественное вторжение" палестинца Эли Сулеймана, в свое время мощно прозвучавшее в Канне. То было тоже политическое высказывание, причем весьма воинственное, но поражавшее не идеологией, а смелой авангардной формой. Судя по всему, это и станет главным вопросом нынешнего Каннского фестиваля: откроет ли он новые потенции киноязыка или сведется к повторению благих пожеланий человечеству?