Предъявите документы

Авторы "русских дебютов" Каннского фестиваля-2008 — режиссеры молодые и не слишком знаменитые. Персонажи — школьницы, карманники, чабаны. И это прозрачный намек на то, чего европейский кинематограф ждет от нашего: репортажа из "живой реальности"

14 мая в 61−й раз на французском Лазурном берегу открывается самый авторитетный фестиваль мира — Каннский.

Только ленивый не посыпал голову пеплом, констатируя печальный факт: ни одного российского фильма в конкурсе нет. В скобках можно заметить, что нет там и представителей других кинодержав. Нет Дании, которая только что считалась на фестивалях самой модной европейской страной. Нет Ирана, без которого до недавнего времени не обходилось. Нет ветеранов фестивального движения — Великобритании и Японии. Нет Румынии, которую год назад в Каннах же провозгласили главным кинематографическим полюсом планеты. А Китай уравнен в правах с Сингапуром и Филиппинами: от каждой из трех стран — по одной картине.

С другой стороны, столь же неумеренную радость по поводу специального "русского павильона", который будет открыт на набережной Круазетт к 100−летию нашей кинематографии, стоило бы поумерить. Подобные павильоны — часть скорее рынка, чем собственно фестиваля. Если кто туда и будет заходить, то только покупатели — и не факт, что выйдут обратно с мешками товара. Идея провести мастер-классы выдающихся российских режиссеров хороша, спору нет, но как завлечь в павильон людей, разрывающихся между официальными показами и пресс-конференциями, представить себе довольно трудно. Как бы ни сложилась парадоксальная ситуация, при которой русские в своем павильоне будут хвастаться неоспоримыми успехами перед своими соотечественниками, а прочий мир так и не узнает о наших юбилеях.

Однако повод для национальной гордости все же есть. Для участия в Каннском фестивале отобраны три российских полнометражных дебюта (три с половиной, если считать получасовую работу Дианы Мкртчян "Гата", включенную в спецконкурс "Синефондасьон"). "Тюльпан" Сергея Дворцевого — в "Особом взгляде", "Все умрут, а я останусь" Валерии Гай-Германики — в "Неделе критики", "Шультес" Бакура Бакурадзе — в "Двухнедельнике режиссеров".

В этом году Канны взяли курс не на номенклатуру режиссерских звезд, а на поиск новых территорий и направлений. Как ни странно, Россия попала в число таковых. Год назад в конкурсе участвовали "Изгнание" Андрея Звягинцева и "Александра" Александра Сокурова — но, честно говоря, отборщики просто не могли пройти мимо двух самых раскрученных на Западе российских постановщиков, и их приглашение в программу никого не удивило. На этот раз у нас — более серьезный повод для радости. Ведь каждый из трех претендентов на "Золотую камеру" за лучший дебют — человек практически неизвестный, не засвеченный и не раскрученный ни на родине, ни за ее пределами. Ни за одним не стоит мощного продюсерского или дистрибуторского лобби. Дворцевой, Гай-Германика и Бакурадзе просто понравились, и это дорогого стоит. Выяснилось, что именно эти трое отвечают невысказанным, но четким ожиданиям Европы от российского кино. Осталось только понять, что это за ожидания.

Заглянем в недалекий вчерашний день. В течение двух лет два итальянских фестиваля отдали первые призы фильмам молодых россиян — и если с награжденным в Венеции "Возвращением" Андрея Звягинцева все и всем было понятно (традиции Тарковского, гипертрофированное авторское кино и т. д.), то триумфу "Изображая жертву" Кирилла Серебренникова постоянно удивлялись. Ларчик открывался без труда — Европа впервые увидела на киноэкране не условную, а реальную сегодняшнюю Россию, давно вызывавшую жгучий интерес отнюдь не эстетического толка. Эту Россию хотят увидеть и Канны. Правда, в "Тюльпане" действие разворачивается в Казахстане, где много лет прожил Дворцевой, но для Европы все страны постсоветского пространства более или менее едины.

Заметьте: отобраны не просто молодые режиссеры, а бывшие документалисты. То есть, по идее, люди, привычные говорить правду и ничего, кроме правды. Сергей Дворцевой известен своими нашумевшими неигровыми работами — "Трасса", "Хлебный день", "Счастье", за которые он получал награды в Екатеринбурге и Петербурге, Нионе и Лейпциге. Валерия Гай-Германика училась в мастерской известной постановщицы документального кино Марины Разбежкиной, ее "Девочки" и "Мальчики" участвовали в фестивалях "Кинотеатра.doc". В прошлом году на "Кинотавре" показывали сразу две работы этой плодовитой 24−летней нарушительницы запретов — снятую совместно с Борисом Хлебниковым саркастическую доку-драму о белорусском гастарбайтере "Уехал" и вызвавший бурю протестов "День рождения инфанты" о, скажем так, нетрадиционных сексуальных интересах. Каннские картины для Гай-Германики и Дворцевого — первые пробы в области игрового кино. Что до Бакура Бакурадзе, то он снимает "фикшн", но исключительно с актерами-непрофессионалами: как уточняет сам автор, для фильма "Шультес" он искал "настоящих современников, несущих подлинное ощущение реальности и настоящие внутренние системы координат". Понимайте как хотите.

Фильм Дворцевого — из жизни чабанов, но не выдуманных всадников советских пасторалей, а подлинных жителей нынешнего Казахстана, современных кочевников. Бакурадзе и Гай-Германика обратились к материалу, знакомому им лучше, — столичной повседневности. Их картины — о Москве. Мегаполисе, неизвестном даже для многих его обитателей и мало напоминающем открыточные виды со страниц фотоальбомов.

"Шультес" — современная вариация на тему "Постороннего", бытовой российский экзистенциализм. Герой по фамилии Шультес коротает вечера со старенькой мамой, бегает по утрам, а днями практикует непростое ремесло карманника. Его лицо непроницаемо, его единственный друг — малолетний беспризорник (и также воришка) по имени Костик. Саспенс нарастает с каждым кадром, сюжет не проясняется ни на миг — личность героя все загадочнее. Развязка объясняет никак не интригу, а, скорее, характер зрелища: перед нами — отечественная версия "Малхолланд Драйв", кино об избирательной амнезии. Исследование того, как в большом городе — жутковатом лабиринте, пропахшем несвежей шаурмой и круглосуточно освещенном огнями нелепых вывесок, человек неминуемо теряет свое "я". А потом открывает охоту за чужими кошельками и паспортами в поисках хоть какой-то личности.

"Все умрут, а я останусь" — сделанная сухо, честно и четко, но от этого еще более пронзительная трагедия из жизни девятиклассниц. Три подружки готовятся к первой в своей жизни школьной дискотеке. Неделя проходит от отправной точки фильма — похорон кота в школьном дворе — до финальной, в которой одна из подружек найдет любовь, другая любовь потеряет, а третья вступит во взрослую жизнь мертвецки пьяной. За неполные полтора часа зритель преодолевает в компании необыкновенно трогательных и невыносимо жестоких девчушек путь от подростковой эйфории до грехопадения библейского масштаба. Ни трупов, ни выстрелов, ни обращений в истинную веру тут нет, но эффект от фильма — не менее сильный, чем от "Груза 200", из которого в картину Гай-Германики перекочевала Агния Кузнецова (та, что играла жертву маньяка). Впрочем, и остальные две актрисы, Полина Филоненко и Ольга Шувалова, играют превосходно: за всю эту трудную картину даже самый придирчивый наблюдатель не почувствует намека на фальшь.

Камера, неустанно следящая за персонажами, полное отсутствие закадровой музыки, документально-нейтральный подход к материалу, не допускающий ни морализма, ни любования бытовыми кошмарами жизни, — все это Бакурадзе и Гай-Германика унаследовали (возможно, сами не подозревая об этом) у самых влиятельных европейских режиссеров 2000−х и участников нынешнего каннского конкурса бельгийских братьев Дарденнов. Что характерно, первый фильм Дарденнов, "Обещание", в тех же Каннах показывали вне конкурса, в параллельном "Двухнедельнике режиссеров".

Так что нашим дебютантам остается лишь подождать несколько лет.