ММКФ-2005: О тонкостях патриотизма

Второй год подряд победителем Московского кинофестиваля становится российский фильм. Сначала это были "Свои" Дмитрия Месхиева, теперь — "Космос как предчувствие" Алексея Учителя. Ничего подобного не случалось с андроповско-черненковских времен. То ли в российском кино наблюдается небывалый подъем, то ли ММКФ возвращается к советской формуле, когда победа была за хозяевами запрограммирована?

Единственный раз эта программа дала сбой в 1963-м, когда жюри во главе с Григорием Чухраем позволило себе непозволительный жест — прокатить советский фильм "Знакомьтесь, Балуев" и наградить "Восемь с половиной" Федерико Феллини. Разразился скандал цековского масштаба, после чего вскоре Большой приз на ММКФ отменили, дабы не вводил жюри во искушение, и ввели три равноценных Золотых приза: один предназначался для советского фильма, другой для соцстран или дружественных Азии-Африки-Латинской Америки, третий — для прогрессивного западного творца типа Стэнли Крамера или Дамиано Дамиани.

Система работала как часы. Но уже в 1987 году решили "извиниться перед Феллини" (хотя извиняться было не за что) и наградить его усталое и меланхоличное киноэссе "Интервью", хотя неформальным фаворитом тогдашнего конкурса был "Курьер" Карена Шахназарова. Впоследствии в течение долгого времени ни один отечественный фильм не имел особых шансов в конкурсе ММКФ, и ни один наш уважающий себя режиссер туда даже особо не стремился, пытаясь прорваться в Канн или Венецию, на худой конец в Карловы Вары или Локарно. Надо сказать, что и в международном жюри больше не было мощного русского лобби в лице председателя (в советское время только Станислав Ростоцкий побывал в этой роли три раза подряд). В тот период нередко более значим для режиссеров оказывался реальный приз на "Кинотавре" в Сочи, чем неясная перспектива в Москве.

Пиком "низкопоклонства перед Западом" стал 24-й ММКФ, когда жюри под председательством культурного дипломата Чингиза Айтматова выдало главный приз "Воскресению" братьев Тавиани — академической телеверсии романа Толстого. В то время как в конкурсе были блестящие "Чеховские мотивы" Киры Муратовой — контрпример неканонической экранизации классики — и великолепная "Кукушка" Александра Рогожкина. Тогда патриотизм еще не достиг кондиции. Однако лед тронулся: в конкурсе участвовало целых два российских фильма (пусть даже "Чеховские мотивы" наполовину принадлежали Украине).

На следующий год таких фильмов стало три — "Коктебель" Бориса Хлебникова и Алексея Попогребского, "Прогулка" Алексея Учителя и "Петербург" Ирины Евтеевой. Главный приз снова ушел к иностранцам. И только в прошлом году произошло судьбоносное событие: победителем фестиваля стал фильм Дмитрия Месхиева "Свои". Победа выглядела тем более бесспорной, что жюри возглавлял именитый Алан Паркер: с кем, с кем, а с ним особенно не поспоришь. Не менее знаменательным стал показ на закрытии "Ночного дозора", который вскоре превратился в кинематографический флаг российского патриотизма.

Дискуссии про "новый патриотизм" шли на нынешнем ММКФ рука об руку с другой модной темой — "нашествие блокбастеров". Говорили о том, что блокбастер предполагает идеологию, а под идеологией подразумевалась национальная. Хотя, честно говоря, обнаружить ее в "Ночном дозоре" да и в "Статском советнике" гораздо проблематичнее, чем в "блокбастерах" советского прошлого. Потому что идеология в кинематографе (от Эйзенштейна до Спилберга и от Лени Рифеншталь до Джона Форда) предполагает личность, когда же последняя претерпевает коллапс, пахнет уже не идеологией, а продюсерским прагматизмом.

О парадоксах патриотизма и о роли личности в искусстве своевременно напомнила прошедшая в рамках Московского фестиваля ретроспектива Конрада Вольфа. Прежде чем стать режиссером, сын эмигрантов из фашистской Германии вырос советским интернационалистом, а во время войны воевал за свою вторую родину против родины первой — исторической. Об этом он рассказал спустя годы в замечательном фильме "Мне было 19". Конрад Вольф стал классиком кинематографа ГДР — страны, которой больше нет на карте и которую многие считают выведенным в политической пробирке тоталитарным монстром. Однако эта страна была — и свидетельством ее существования остается культура. Фильмы Конрада Вольфа, бесспорно, личностны и в то же время принадлежат идеологии, стране, эпохе — здесь нет даже тени противоречия.

По формальным признакам Московский фестиваль сделал рискованный шаг: в жюри двое русских включая председателя, и главный приз получает русский фильм. Никаких прямых параллелей, однако на эту ситуацию можно посмотреть и с другой точки зрения: ведь французы в Канне не стесняются насыщать и жюри, и конкурс "своими". Правда, это не помогло им выиграть ни один из фестивалей последних лет. Но были лучшие времена. В том же упомянутом выше 1987 году проходил 40-й юбилейный Каннский. Перед началом жюри принял президент Франсуа Миттеран и как бы невзначай спросил председателя Ива Монтана, когда последний раз французский фильм получал Золотую пальмовую ветвь. "Кажется, лет десять назад или больше",— прозвучало в ответ. Об этом разговоре вспомнили, когда Монтан вошел в клинч с Элемом Климовым: один защищал "Очи черные" Никиты Михалкова, другой — "Покаяние" Тенгиза Абуладзе. В итоге нашли компромисс: вместо того чтобы поощрять русских или грузин (что тогда было примерно одно и то же), призом увенчали фильм "Под солнцем сатаны" Мориса Пиала — тогда мало кому понравившийся, зато французский.

Пиала на вручении награды ответил на свист в зале неприличным жестом. Прошли годы — теперь покойный режиссер считается национальной гордостью, его фильм вошел в анналы киноклассики. Патриотическая конъюнктура почти забыта, а окончательные места в табели о рангах распределяет время.