Черновик гения

Недоделанный фильм Алексея Германа врезается в память жестокими кадрами, гэгами, сдвинутостью, корявостью так, как не врежется в сознание иной доделанный, прилизанный, комфортно-красивый фильм.

Первое, от чего следует отказываться в рецензиях, так это от личных местоимений первого лица "я", "мое", "мне" и тому подобных. Это наглость — предполагать, что лично ты можешь быть кому-то интересен. Однако бывают ситуации, в которых ты волей-неволей должен употребить личное местоимение первого лица. Так сложилось. В качестве сотрудника редакции журнала "Сеанс" мне посчастливилось увидеть почти готовый фильм великого режиссера современности Алексея Германа по роману братьев Стругацких "Трудно быть богом".

Долгострой

Кино — искусство парадоксальнейшее. В сущности, фильм Германа уже сделан, но на доделывание его уйдет еще полгода, если не больше. Но человеку, хорошо знающему роман Стругацких, и не нужно, чтобы фильм был доделан. Сюжетные ходы он и без того помнит. Штука в том, что фильм смонтирован и лишь недоозвучен. Слышен только голос главного героя дона Руматы в исполнении Леонида Ярмольника. Голоса прочих тонут в какофонии накренившегося, идущего ко дну мира.

Один из парадоксов фильма Германа состоит в том, что он снят строго по книге. Отступления от фабульной основы — минимальные. Однако неоспоримое, трудно формулируемое, но явственное ощущение — фильм Германа нечто совсем иное по сравнению с литературным первоисточником. Он в гораздо большей степени отличается от романа "Трудно быть богом", чем "Сталкер" Тарковского от "Пикника на обочине" или "Дни затмения" Сокурова от "За миллион лет до конца света".

Между тем Герман снимал свой фильм так, как ученые переводят древние юридические или философские трактаты с экзотических каких-нибудь языков, китайского или японского, — десятилетиями. Первую свою сценарную заявку на "Трудно быть богом" Алексей Герман подал еще в 1968 году. Никакой "Танский уголовный кодекс" не сравнится с этим кинематографическим долгостроем.Дальний Восток не зря вспоминается после просмотра этого фильма. Фильм поразительно похож на ранние работы Акиры Куросавы, на "Семь самураев", "Трон в крови", "Расемон". Даже доспехи героев сделаны не европейскими, но... самурайскими, что ли. Даже почти не прекращающийся дождь вынуждает вспомнить финальную схватку в грязи, в лужах, под ливнем в самурайском вестерне Куросавы.Доделанность и недоделанность

Анна Ахматова говорила, что никто из писателей не выдерживает испытания черновиками. Черновики у всех чудовищные, утверждала она, но добавляла, что за исключением пушкинских. По всей видимости, кинематографическая сила Германа очень велика, ибо он-то как раз выдержал испытание черновиком. Его недоделанный фильм врезается в память жестокими кадрами, гэгами, сдвинутостью, корявостью так, как не врежется в сознание иной доделанный, прилизанный, комфортно-красивый фильм.Можно как угодно относиться к творчеству Алексея Германа, но одного у него не отнять — его фильмы запоминаются картинками, кадрами. Можно ничего не понять в сумятице лиц, тел, вещей у него в кино, но не запомнить сделанную им движущуюся картинку невозможно. Невозможно не запомнить обезьянку на плече у ландскнехта, вламывающегося вместе с толпой таких же плоскошлемых, железнобоких бандитов в дом к Румате. Ландскнехт испуганно указывает обезьянке пальцем в железной перчатке туда, вверх, где тихонько ползет похожий на гигантское бронированное насекомое хозяин дома Румата, которому надоело быть богом.Ливень истории

Стругацкие писали свой роман в 1968 году о человеке, попавшем из цивилизации, в полной мере очеловеченной, в дикость средневековья. Он — бог по отношению к окружающим его диким, нищим, несчастным людям. Что ему делать в условиях пыток, костров, суеверий и прочего безжалостного к отдельной человеческой особи мира? Именно потому, что он — бог, он должен сдерживать себя, свой гнев, свою ярость. Однако же человеку неуместно быть богом. Человек на то и человек, что он не бог. По таковой причине Румата все же срывается, после убийства своей любимой девушки вынимает меч и рубит направо и налево.

Эту сюжетную схему Герман сохраняет в неприкосновенности. Он только корявит и кровавит ее изобразительным рядом. Он в буквальном смысле этого слова опускает героев "Трудно быть богом". Дождь, который не смывает грязь с лиц. Повешенные бедняги, которых палачи поливают нечистотами, перемешанными с рыбьей чешуей. Книжники, которых топят в сортирах. Рабы, которые настолько привыкли к несвободе, что умирают, стоит разбить их цепи и колодки. Слякотный, промозглый ад.

Польский поэт и острослов Станислав Ежи Лец по схожему поводу писал: "Дьявол в аду — персонаж положительный". Румата Ярмольника такой и есть. Потому что быть богом в мире, в который он попал, значит быть дьяволом. Ему запрещено убивать, но это не означает, что ему запрещено унижать, бить под дых, плевать в физиономии, издеваться, что он и выполняет, чтобы в финале приступить к казням. Холодная жуть, которая исходит от германовского шедевра, могла бы исходить от "Мастера и Маргариты", если бы у Булгакова не было ни на гран чувства юмора. Это ужас человека, вымокшего под ливнем истории.