Искусство из хлама

30 января в киевском Национальном художественном музее открылась выставка работ знаменитого кинорежиссера Сергея Параджанова из коллекции его музея в Ереване.

Прошлые киевские гастроли коллекции ереванского Музея Сергея Параджанова проходили в стенах Музея Ивана Кавалеридзе на Андреевском спуске и закончились весьма плачевно: с подачи некоторых некультурных деятелей началось широкое обсуждение морального облика режиссера в традициях советской пропаганды и кухонного искусствоведения.

Сама коллекция ереванского музея собиралась долго и кропотливо. Что-то было выкуплено у случайных владельцев, друзья и родственники принесли что смогли, с согласия самого режиссера в Ереван переехала обстановка его тбилисской квартиры, а в фонды поступил его обширный архив. Часть этого архива выставлена в Национальном художественном музее Украины: в витринах разложены тюремные письма Сергея Параджанова семье и друзьям — смешные и грустные, язвительные и безысходные, на листочках в клеточку и бланках какой-то тюремной отчетности, в стихах и в прозе, с рисунками и коллажами. Самое трогательное украшает снимок мальчика лет четырех: режиссер просит жену выслать этому мальчику — сыну знакомого зэка, отправленного по этапу,- игрушку в подарок к 1 мая. Под фотографией вклеен кусочек черного кружева. Здесь же письма друзей — Юрия Никулина, Романа Балаяна, Андрея Тарковского и Лили Брик, хлопотавшей об освобождении режиссера во время первой отсидки, которую сам он называл "жестокой изоляцией".

Открывается экспозиция несколькими армянскими фотопейзажами, которые задают какое-то уж совсем благостное созерцательное настроение. Здесь же крутятся кадры интервью героя: Сергей Параджанов говорит об Украине и украинской культуре долго, подробно и со знанием дела. Об Украине на выставке разве что только неряшливый набросок "Нэнька-Украина" — венок, бусы и румянец в окружении подсолнухов.

Несколько работ в первом зале представляют собой фотокопии оригиналов: техника ассамбляжа, в которой работал Параджанов, отличается громоздкостью и чрезвычайной хрупкостью. В Киев привезли то, что в принципе можно перевозить — небольшие объемные композиции, многочисленные коллажи, пару кукол и несколько шляп, являющихся аллегорическими композициями, посвященными несыгранным ролям актрисы Наты Вачнадзе.

Незачем говорить о том, что работы Параджанова самобытны и уникальны. Материалом для них становилось все что угодно: бусины, перья, кружева, стекла очков, циферблаты, пуговицы, гербарий, проволока, кляксы олова, ракушки, нитки, обломки расчески, монетки, прутики и запчасти от пластмассовых цветов с похоронных венков. А в этом хламе — фрагменты памяти целых поколений.

Например, в коллаже "Я продал дачу" всякий постсоветский человек найдет цветы, вырезанные из поздравительных открыток, вид которых въелся глубоко в подкорку, а в "Разбитом сервизе с портретом донатора" — осколки чашек из таких же незабываемых дефицитных посудных наборов. Среди общего припрятано частное, например локон волос сына или фотография жены в молодости.

Внимание и любовь ко всякому некондиционному мусору у Параджанова врожденное: его отец был известным в Тифлисе антикваром. С ним напрямую связана одна из самых личных и современных работ выставки — коллаж "Портрет отца, разорванный в момент ревности": на фотографии Параджанов стоит рядом с матерью, которая держит фрагмент портрета мужа. Еще один фрагмент режиссер приложил к лицу, и этот же фрагмент (только в цвете) приклеен к самому снимку.