Наблюдатель

- Очень давно, когда еще учился в пражской киношколе. Я тогда прочитал книжку об испанской инквизиции и поразился историческим совпадениям. Примерно такой же ужас происходил вокруг меня, в тогдашней Праге. Сталинистские политические процессы с чудовищными, абсурдными обвинениями. С помощью пыток обвиняемых принуждали признаваться в преступлениях, которые они не совершали. Людей казнили, причем заставляли приговоренных просить для себя смертную казнь. Чистое Средневековье в середине ХХ века! Для юного наивного идеалиста, каким я был тогда, — невероятное эмоциональное потрясение. Тогда, в коммунистической Чехословакии, я и помыслить не мог о фильме на эту тему. Лет двадцать спустя впервые попал в музей Прадо в Мадриде. И увидел на картинах и гравюрах Гойи иллюстрации к тому, что читал об Испании и инквизиции, — аутодафе, мрачные казематы, камеры пыток, казни.

- Вы привлекли к работе над сценарием Жан-Клода Карьера, сценариста Луиса Бунюэля. Это он придумал вывести Гойю из центра сюжета как бы на обочину? Художнику в вашем фильме предписано оставаться наблюдателем за острой интригой, действующие лица которой — священник из верхов инквизиции и невинная девушка, ставшая его пассией и одновременно жертвой.

- Мы писали сценарий вместе, с самого начала. Все, что там есть, придумано нами. Да, наш Гойя — наблюдатель, и свои впечатления он фиксировал на полотнах и офортах. Мы ничего не знаем о его частной жизни. Он был скрытным, тщательно оберегал прайвеси. В искусстве проявлял дерзость, в портретах, как и Веласкес, был излишне правдив, чем нередко раздражал сановных заказчиков. Но в жизни предпочитал оставаться конформистом, вел себя дипломатично, ни с кем из сильных мира сего не ссорился. Писал парадные портреты всех правителей, без разбору, а в ту смутную пору они в Испании менялись очень часто. Сейчас я понимаю: нам не надо было включать имя Гойи в название фильма, чтобы не вводить в заблуждение зрителя. Это же вовсе не классическая биография. Наш Гойя — просто наблюдатель, мы видим все происходящее его глазами. Художнику необязательно быть бунтарем и разрушителем устоев общества, для него главное — свобода творческого самовыражения.

- Сложно было снимать в Испании? Вы ведь там, кажется, никогда не работали?

- Трудности были, но время все сглаживает, и сегодня я вспоминаю съемки как приятную прогулку в парке. Испанцы здорово помогали — и правительство, и муниципалитеты, и обычные люди. Нам охотно открывали двери дворцов и замков. Скажем, сцену, где король Карл IV чудовищно играет на скрипке, а Гойя расточает ему комплименты, мы снимали в бывшей резиденции испанских королей, а затем и генерала Франко — во дворце Эль-Пардо.

- Испанцам понравился фильм? Как прошла там премьера?

- Мнения разделились. Одни приняли фильм восторженно, другие сдержанно. Неудобная история. Наполеон вторгся в Испанию, чтобы ее освободить под лозунгами Французской революции. Принес демократию, запретил инквизицию, выпустил политических заключенных. Проблема в том, что правильные зерна он посадил в неправильную почву. Испания оказалась не готова к новому социально-политическому порядку. Примерно треть населения была на иждивении у церкви. Когда Наполеон конфисковал у церкви всю ее собственность, этим людям оказалось не на что жить. Начались волнения, мародерство, убийства. Зачем человеку либерте, эгалите и фратерните, когда не на что жить? Теперь вам понятно, почему ни Испания, ни Франция никогда не снимали кино об этом периоде истории?

- Тут невольные ассоциации напрашиваются. Ну, скажем, с нынешними малоудачными попытками экспорта демократии.

- Вы имеете в виду Ирак? Ирак совершенно не готов к демократии американского образца. Вообще это очень долгий путь — к религиозной терпимости, к уважению прав человека.

- Извините, если наступлю на мозоль. Почему многие критики встретили вашу картину столь неласково? Некоторые американские рецензии просто разгромные — и по тону, и по сути.

- Критики ожидали от меня совсем другого кино. Может, в сценарии какие-то оплошности? Не знаю, не знаю. Мне трудно сказать. Лично я очень горжусь этим фильмом. Я очень старался. И если бы мне сегодня сказали "все переснять", я снял бы все точь-в-точь так же. Но люди ждут своего фильма, а не твоего.

- А отчего такая пауза? Ведь предыдущий ваш фильм, "Человек на Луне", вышел на экраны еще в 1999 году.

- Представьте, три проекта лопнули, один за другим. Первый отвалился за семь дней до начала съемок. Все было готово: актеры, декорации, локейшнс. Неожиданно ассоциация борцов сумо — мой японский инвестор — потребовала кардинальных изменений сценария, на которые я не мог пойти. Другой проект рухнул за шесть недель до съемок: продюсер поругался с главным актером, и финансирование мгновенно отозвали. А третий проект, с одним из голливудских мейджоров, гикнулся за три месяца до съемок, на самом старте предподготовительного периода. Не сошлись в выборе актеров: мне навязывали тех, кто принесет кассу, а я настаивал на своем выборе. Коллапс за коллапсом, а это месяцы и годы подготовки.

- И все-таки в голове не укладывается, почему продюсеры и инвесторы с вами так обращаются. Вы же классик, легенда кино, эти люди должны за счастье почитать, что вы с ними соглашаетесь сотрудничать.

- Для них не важно, что ты делал вчера. Я твердо верю в свое видение, они же уважают только свое мнение. Конечно, досадно. Столько времени угроблено! В кинобизнесе нужно быть борцом. И иметь удачу. Мне посчастливилось встретить такого продюсера, как Сол Заенц, и на "Гойе" не возникло ни малейших проблем. Да, нужно просто открыть нужную дверь в нужное время.

- Сегодня для независимых проектов в Голливуде все меньше дверей, разве не так?

- Поймите, единого Голливуда нет. За каждой дверью там разные люди, очень разные.

- Но разве они все не одержимы одним — нормой прибыли на вложенный доллар? Разве у них не один фетиш — молодая аудитория, которую можно "посадить на иглу" фэнтези и питать сиквелами?

- Да, это верно, но есть и исключения. Нужно найти заветную дверь, за которой тебя ждет это исключение. С развитием новых технологий можно снимать и в независимом режиме. Сегодня множество фильмов делается вне Голливуда. Производство дорожает не только потому, что студиями движет алчность. Профсоюзы требуют платить киноперсоналу все больше и больше. Посмотрите, какие жесткие требования выдвигают бастующие сценаристы. Бюджеты невероятны! Когда я начинал сотрудничать с United Artists, проект стоил в среднем 8-10 миллионов долларов. Сегодня это 100-150 миллионов.

- Есть ли у вас время и желание смотреть чужое кино?

- С детства люблю американское кино, особенно немой период и его титанов — Чарли Чаплина, Бастера Китона и Гарольда Ллойда.

- Сейчас очень успешны байопики про музыкантов — скажем, "Рэй" или "Пройти по черте". Наверное, вас переполняет гордость — ведь вы первопроходец жанра.

- Ничего подобного! Биографии музыкантов снимались и раньше. Особенно любили делать фильмы о композиторах в коммунистических странах. Цензоры очень им благоволили — поскольку композиторы народ молчаливый, крамолы от них никакой, за них говорит музыка.

- Когда я первый раз смотрел "Список Шиндлера", то мелькнула мысль: а почему этот фильм — при всем глубочайшем уважении к Спилбергу — не снял Милош Форман? Ваши родители погибли в Освенциме. Трагическую эпоху нацизма вы видели своими глазами. Неужели никогда не возникала такая мысль?

- Интересно, какое совпадение... Вы вот спрашиваете об этом, а мне прислали книгу о Мюнхенском соглашении 1938 года. Читаю ее сейчас, пока больше ничего сказать не могу. Я человек нелогичный. Надо было, наверное, снять такой фильм. Вообще многое непонятно. Почему чехи до сих пор не сделали фильм о Готвальде и Сланском? Два друга-коммуниста, один посылает другого на казнь, а сам впадает в депрессию, становится алкоголиком. Сюжет шекспировского накала!

- Вас, наверное, встречают сейчас в Чехии как национального героя?

- Типа того.

- А в России бываете?

- Последний раз приезжал года полтора назад. Christian Dior в ГУМе — невероятно! Люди стали зарабатывать деньги. И безудержно их тратить. Задача сложная — научиться контролировать эгоизм, развить толерантность, укрепить интеллектуальную честность. Невозможно мгновенно развернуть общество в новом направлении, если только не приставить к его виску пистолет. Начало долгой и, видимо, болезненной борьбы. Пока же — добро пожаловать в капиталистические джунгли. Поэтому многие мечтают о железной руке, о возврате социально-распределительной экономики. Как говорят в Чехии: дайте мне мое пиво, шпикачки и футбол — и я счастлив.

- Что можете сказать о российском кино?

- Преклоняюсь перед талантом Эйзенштейна, Пудовкина, Калатозова, Элема Климова, Тарковского. Незабываемое впечатление хрущевской оттепели, год, наверное, 1965-й. Будучи студентом пражской киношколы, вместе с Павелом Юрачеком по обмену отправился в Москву. Переводчица шепнула: с нами хочет встретиться Тарковский. Все обставлялось как тайная операция. Мы незаметно выскользнули из гостиницы, вместо официальной машины наняли такси. Встретились с Андреем в самой дальней аллее парка в полной темноте. Вот такие были времена. А что касается киновпечатлений, то мне очень нравится фильм Никиты Михалкова "Утомленные солнцем".

- Недавно вы санкционировали режиссерскую версию "Амадея", которая на 35 минут длиннее той, которая получила в 1985 году восемь "Оскаров". Вы уверены, что чем дольше, тем лучше?

- Новую версию надо смотреть на DVD, а не в кинотеатре. Захотелось по нужде — нажмите "паузу", все очень просто. Тогда я запаниковал при монтаже, начал судорожно кромсать, держа в голове темпы набиравшего популярность MTV. Проклятие для каждого режиссера — ты видишь свой фильм совсем иначе, чем зритель.

- В титрах фильма "Кочевник" вы фигурируете как исполнительный продюсер. Странную историю про съемки этого фильма рассказал мне казахский режиссер Серик Апрымов, уехавший в США. Что, мол, выделенный Казахстаном 40-миллионный бюджет растворился незнамо где...

- Не знаю. Я помогал своему другу Ивану Пассеру. Меня там назвали продюсером, и я не возражал. Иван мне рассказал, что, когда началась суровая зима, он свернул съемки в Казахстане и уехал на время холодов. Но его почему-то обратно не позвали (заканчивал фильм режиссер Сергей Бодров-старший. — "Итоги"). Окончательный вариант я пока не видел.

- Скажите, почтенный возраст — бремя или благо?

- Опыт — бесценная штука. Но память нередко отказывает, и, что особенно досадно, тело стало ленивее. Когда я снимал "Рэгтайм", то убедился воочию: настоящий талант не стареет. Джеймсу Кэгни было 80 лет, весь его организм рассыпался — диабет, всякие другие хвори, он еле ходил и плохо видел. Но как только звучала команда "Мотор!", он преображался. Сияющие глаза, обезьянья гибкость, великолепная энергетика. "Стоп, снято!" — и вновь развалина, тусклый взгляд, согбенный Джеймс едва доползает до кресла.

- Когда вы начали курить сигары?

- Всю свою жизнь я курил сигареты. А в 70-е годы перешел на сигары. Понимаю, не лучшее дело. Пять лет назад бросил. Но затем закурил снова. Но обязательно брошу, обещаю.

- Невероятно, у вас две пары мальчиков-близнецов. Это, видимо, большая редкость.

- Да, причем они однояйцевые близнецы, полностью идентичные. Как мне говорили, один шанс на миллион. Петер и Матей уже взрослые, живут в Праге. Петер — режиссер театра, ставил кукольные спектакли, недавно мы с ним сделали джаз-оперу. Матей — художник-декоратор. Эндрю и Джеймс, что значит по-чешски Андрей и Якуб, учатся в американской школе в Коннектикуте. Понимают по-чешски, когда мы с Мартиной разговариваем дома, но отвечают по-английски.

- Ваш следующий проект?