Еврейское кино в Сан-Франциско: про женщин и боксеров

На днях завершился ежегодный Фестиваль еврейского кино в Сан-Франциско — самый крупный независимый фестиваль фильмов на еврейскую тематику, первый и единственный в своем роде. 27 лет назад его придумала режиссер-документалист, юрист и правозащитник Дебора Кауфман. Идея состояла в том, чтобы показывать и обсуждать разнообразные аспекты жизни еврейского народа и приглашать на фестиваль режиссеров, не прибегающих к унизительным голливудским стереотипам. Сеансов по пятницам здесь нет, а персонажи на экране удивительно похожи на зрителей в зале, которые чувствуют себя как дома и не стесняются спрашивать заезжих знаменитостей, нашли ли они себе уже хорошую еврейскую девушку.

За борьбу со стереотипами в этом году отвечала программа "Еврейские боксеры". Знаете ли вы, например, что в начале XX века многие американские боксеры были евреями? С 1901 по 1939 год чемпионами мира были 27 евреев-боксеров; к концу 20-х годов евреи составляли примерно треть выступающих на ринге. Бокс в те годы был прибежищем иммигрантов, которым он давал возможность выбиться в люди. "История повторяется", — говорит американский режиссер Джейсон Хатт, который привез на фестиваль документальный фильм "Ортодоксальная позиция" (Orthodox Stance). Герой картины — наш современник, 25-летний чемпион-легковес Дмитрий Салита, семья которого приехала в США из Одессы. Дмитрий — приверженец ортодоксального иудаизма; он не дерется по субботам и в еврейские праздники и вовсе не считает, что религия и бокс противоречат друг другу. "Я просто хочу стать чемпионом", — повторяет он. Именно Дмитрию, который тоже приехал на фестиваль, был адресован вопрос насчет "хорошей еврейской девушки". Как истинный мастер маневра, он уклонился от ответа.

Фестивальные картины затрагивали все аспекты современной еврейской жизни. Так, армейские будни на границе с Ливаном были основной темой фильмов израильской документалистки Нурит Кедар. Зрителям показали несколько ее картин разных лет — "Границы" (Borders), "Ливанская мечта" (Lebanon Dream) и "Брошенные" (Wasted). Чтобы снять свой последний фильм, Кедар встречалась и разговаривала с солдатами, служившими в Южном Ливане перед выводом израильских войск в 2000 году. "Они рассказали мне то, чего не могли рассказать друг другу", — говорит режиссер. Ее герои говорили о своих страхах, сомнениях и кошмарах и были крайне смущены, когда увидели готовый фильм (Кедар показала его впервые в полупустом зале — только для тех 11 человек, чьи интервью были использованы). Любопытная деталь: интервью перемежаются фрагментами выступлений Batsheva Dance Company. В движениях полуголых мускулистых танцоров — чистый адреналин, и эффект получается сильнее, чем от иной военной хроники.

Другая тема фестивальных фильмов — повседневная жизнь в Израиле. Здесь показали картину "Авива, моя любовь" (Aviva, My Love). "Авива..." поставила в Израиле рекорды по кассовым сборам и получила шесть премий израильской киноакадемии, в том числе и награду за лучший фильм. Заглавная героиня (великолепная Асси Леви) работает поваром в ресторане, опекает великовозрастных детей и безработного мужа, ухаживает за сумасшедшей матерью и пишет рассказы в стиле фантастического реализма. Немолодой писатель вызывается давать ей уроки мастерства, но интересует его не столько талант Авивы, сколько поиск выхода из собственного творческого кризиса. Режиссер Шеми Зархин говорит, что это фильм про мечты, которые сбываются — или не сбываются. Но едва ли не более важная тема картины — это чувство вины; Авива настолько им поглощена, что даже предательство мужа воспринимает едва ли не как должное.

Вообще женщинам в фестивальных лентах как-то исключительно не везло, причем независимо от того, в какой стране происходит действие той или иной картины. Во французском фильме "Роскошная!" (Gorgeous!), очередной вариации на тему "Секса в большом городе", четыре подруги никак не могут наладить свои отношения с противоположным полом. Одной из них это удается после того, как она худеет и начинает заниматься спортом; второй — после того, как она делает пластическую операцию и исправляет свой характерный длинный нос. Никакой рефлексии на тему "А стоят ли всех этих усилий объекты девичьей нежной страсти?" замечено не было; зато зрителям, купившим билеты на фильм, предлагали скидку на маникюр в ближайшем салоне красоты.

В другой французской картине, "Нечистая совесть" (Bad Faith), разыгрывалась более серьезная драма. Молодые влюбленные, Клэр и Измаил, живут в Париже. Она — еврейка, он — мусульманин; оба вполне современные и светские люди. Однако вся гармония утрачивается, когда выясняется, что Клэр ждет ребенка. Еврейские родители мечутся между неприкрытым ужасом и слабой надеждой уговорить потенциального зятя принять иудаизм; сам же Измаил попросту боится знакомить Клэр со своей матерью. Это предсказуемо; но фильм любопытен тем, что самое страшное "давление среды" здесь исходит не извне, а от самих героев. Ими овладевает пещерное, дикое, инстинктивное желание отстаивать свою религиозную и культурную территорию: она вешает на дверь мезузу, он начинает соблюдать Рамадан. Впрочем, у пары есть надежда; недаром на вопрос мамы, кем будет ее ребенок, евреем или мусульманином, Клэр отвечает: "Французом!"

Евреи в чужой культуре — еще одна из вечных фестивальных тем. В мексиканской ленте "Моя мексиканская шива" (My Mexican Shivah) семья горюет по ушедшему патриарху. Родственники пытаются устроить все, как полагается, между делом выясняя отношения; принципиальный нерелигиозный друг семьи отказывается участвовать в чтении Кадиша, и нужным для обряда десятым человеком становится мексиканский полицейский. Тем временем в дверь стучатся музыканты-мариачи, которые по дружбе с покойным обещали сыграть у него на похоронах; непризнанная спутница последних лет жизни умершего заказывает службу в католической церкви; молодое поколение вовсю флиртует, а перепуганная горничная называет раввина "батюшкой".

Наконец, сразу несколько картин были посвящены взаимоотношениям евреев и Германии. Живущий в Германии швейцарский режиссер еврейского происхождения Дани Леви представил ленту "Мой фюрер: Настоящая истинная правда про Адольфа Гитлера" (Mein Fuhrer: The Truly Truest Truth About Adolf Hitler), которую этим летом показывали на Московском кинофестивале. Альтернативная история, рассказанная в этом фильме, такова: в конце 1944 года еврейского актера Адольфа Грюнбаума (одна из последних ролей Ульриха Мюэ из "Жизни других") вытаскивают из концлагеря, чтобы он возродил в Гитлере былой национал-социалистический энтузиазм. Фашисты путаются в унтер-, обер-, штурмбанн- и прочих фюрерах и дают умирающему от голода герою сэндвич с ветчиной. Грюнбаум, сначала несколько ошарашенный возложенной на него миссией, входит во вкус: он заставляет Гитлера облачиться в желтую пижамку и лаять, стоя на коленях, и хорошенько дает ему в нос во время импровизированного боксёрского поединка. Найти баланс между смехом и отчаянием Дани Леви удалось как нельзя лучше; впрочем, после фильма многие зрители говорили о том, что не понимают, как можно смеяться, когда показывают страдающих людей. Для режиссера, судя по всему, самыми важными были сцены, в которых Грюнбаум фактически устраивает Гитлеру сеанс психоанализа, докапываясь до причин его ненависти. По мнению Леви, немецкие фильмы о фашизме не задают главного вопроса — как, казалось бы, цивилизованные немцы дошли до жизни такой. "Этот вопрос очень важен для меня как для еврея, живущего в Германии", — говорит режиссер, который получил фестивальную награду "За свободу самовыражения" (Freedom of Expression Award).

Что значит быть евреем, живущим в Германии в наши дни? Ответить на этот вопрос пытается герой картины "Самый обычный еврей" (Just an Ordinary Jew) немецкого режиссера Оливера Хиршбигеля, который снял пару лет назад фильм "Падение" (Downfall) про последние дни Третьего рейха. "Самый обычный еврей" — камерная история; это фактически монолог одного человека, еврейского журналиста в Германии Эммануэля Гольдфарба (Бен Беккер), которого пригласили рассказать школьникам о "еврейском опыте". Рассуждая, почему он не хочет этого делать, герой сравнивает евреев в Германии с черными носорогами в Африке; их так же поставили на грань истребления и так же, запоздало спохватившись, стали защищать. Он рисует в воображении сцену своего появления перед аудиторией. "Вот как он выглядит — еврей, израильтянин, иудей. Приглядитесь как следует, дети. Обратите внимание на все характерные черты, вам потом нужно будет написать о них сочинение. И не забудьте включить слова "терпимость" и "искупление", а не то получите плохую оценку!" У Эммануэля Гольдфарба есть все причины отказаться от выступления. И, однако же, он приходит — и это важно: никакой монолог не заменит диалога, будь то диалог культур или просто людей. Возможно, в этом и была главная мысль прошедшего фестиваля.