Все на борьбу с добром

// АНДРЕЙ ПЛАХОВ/ Культурная политика

В нашем обществе произошел раскол. Причина выглядит по сегодняшним меркам смехотворной: речь идет всего лишь о художественном фильме. Со времен "Маленькой Веры" и "Покаяния", ну, может быть, "Брата" никакой другой продукт фабрики грез даже слегка не сотрясал устоев общества. А в последнее время кино вообще стало рассматриваться как развлекательная индустрия с чисто коммерческой доминантой. И вот на тебе. Свалили на голову "Груз 200" от неуемных создателей того же "Брата" — режиссера Алексея Балабанова и продюсера Сергея Сельянова.

"Груз 200", вышедший на экраны только на этой неделе, но ранее показанный на фестивале "Кинотавр" и закрытых просмотрах, уже вызвал бурную реакцию с разных сторон. В обсуждение актуальной темы вовлечены радио- и телеканалы, матерые политики и активисты интернета. Волнуются блюстители морали: не возрождается ли в отечественном кинематографе чернуха? Обеспокоены коммунисты: говорят, Геннадий Зюганов назвал картину подарком Владимиру Путину. Недовольны и либеральные консерваторы, поскольку финал фильма, показывающий, как романтики рок-движения идут за фарцовщиками в будущие олигархи, неполиткорректен.

Разумеется, не остались в стороне профессиональные кинокритики, причем именно они вместе с пиар-службой кинокомпании СТВ стали инициаторами предварительных просмотров и обсуждений. Критики, поддержавшие картину, сгруппировались вокруг журнала "Сеанс", и именно их голос поначалу был слышен, так что общественное мнение казалось подготовленным ко встрече с шедевром. Однако не все проявили себя столь продвинутыми, и в адрес фильма посыпались обвинения вплоть до сатанизма. Киноэксперты разошлись до такой степени, что несколько приверженцев балабановской картины заявили о выходе из гильдии критиков, которая, хоть и дала после бурных дискуссий свой приз "Грузу 200", потом девальвировала это решение, поделив награду с другим фильмом — "Простыми вещами" Алексея Попогребского.

Атмосфера вокруг "Груза 200" настолько накалена, что можно утверждать: фильм про 1984 год, как бы к нему ни относились, стал стенограммой эмоций, картиной коллективного подсознания, датированной годом 2007-м. Тот старый советский год казался пиком стабильности, несмотря на повально мрущих генсеков, но внутри таил афганскую травму, горечь изоляции от мира, маразм системы, съедающий душу страх и двойную мораль. Тихое насилие рождало тоску по экстриму, и это психологическое состояние зеркально опрокидывается в сегодняшний день. Хотя зеркало кривое, пропорции другие, а история с милиционером-оборотнем сегодня никого бы не удивила, представ как заурядный факт криминальной хроники.

Алексей Балабанов сознательно доводит концентрацию шоковых средств до предела, за которым начинается нервный трепет зрителя, даже закаленного. Неужели картину позволят выпустить на экран? Или все же запретят? А правда, что ее купил "Первый канал" в качестве ночного приложения к "Дневному дозору"? А не потому ли балабановский фильм прокатили на "Кинотавре", что получили намек сверху? Самые добрые говорят: это не про советскую власть, не про систему, а про самого режиссера, человека с не вполне здоровой психикой.

Стоило бы вспомнить Томаса Манна, который говорил, что здоровые, нормальные, добропорядочные люди не пишут романы, не сочиняют музыку, не рисуют картины. Даже те, кто создал образцы художественной гармонии, были раздираемы изнутри опухолью таланта. Искусство достигало своих пиков в стихах "проклятых поэтов", в адских образах Босха и де Сада, в "Капричос" Гойи. Некрофильский данс макабр о маниакальном насилии, вампиризме, импотенции и разложении трупа советской империи — штука если не посильнее "Фауста" Гете, то вполне может быть сопоставлена с фильмами Сэма Пекинпа, Дэвида Линча, Дэвида Кроненберга, Алехандро Ходоровского и Гаспара Ноэ, даже с последним вестерном братьев Коэн о торжествующем зле. Иными словами, это экстремальное кино, необходимое для того, чтобы прорвать глянец индустриального производства.

Классическим экстремальным фильмом был "Сало, или 120 дней Содома" Пьера Паоло Пазолини, с которым никак не могли разобраться, то ли он антифашистский, то ли наоборот. Точнее всего сказать, что это антифашистский фильм, сделанный в фашистской эстетике. Так же и "Груз 200" — антитоталитарное кино в тоталитарной эстетике. Оно грузит зрителя невыносимыми сценами, погружает в достоевское подполье и духовный мрак, не предлагая ровным счетом никакого выхода. Ни дорога исковерканного жизнью русского мечтателя, поклонника Кампанеллы, ни дорога записного атеиста к храму, ни путь generation next к капитализму не вдохновляют режиссера Балабанова.

Такое кино всегда противоречиво, не обязано нравиться, и это его право. Оно никогда не бывает политкорректным и однозначно прогрессивным, и то, что его поддерживает прогрессивная критика, парадокс, впрочем, вполне объяснимый. Критика, не являющаяся прогрессивной, борется за победу добра в искусстве — "за кино, на которое можно было бы пойти с внуком". Но ведь советская империя тоже была царством добра. Стоит этому добру победить полностью и окончательно, начинается стагнация, а внутри ее зарождается монстр. Вот почему борьба с добром в искусстве неожиданно стала сюжетом "Кинотавра", а ее невольной жертвой — хороший фильм "Простые вещи".