В одной смазке

// Йозеф Бойс и Мэтью Барни в Венеции
выставка современное искусство

В Музее Пегги Гуггенхайм в Венеции открылась выставка "Все в настоящем должно быть изменено. Йозеф Бойс и Мэтью Барни". Проект, минувшей осенью показанный в Музее Гуггенхайма в Берлине, привезен в Венецию при поддержке международной группы компаний RIGroup и лично Жанны Буллок, включен в программу 52-й Венецианской биеннале и обещает стать ее изюминкой. Из Венеции — АННА Ъ-ТОЛСТОВА.

На первый взгляд трудно было найти в современном искусстве двух более непохожих друг на друга персонажей, чем Йозеф Бойс и Мэттью Барни. Внешне — никаких совпадений. Ни в хронологии: один, властитель дум эпохи 1968-го, уже двадцать лет, как мертв; другому, названному критикой главным художником XXI века, пару месяцев назад стукнуло сорок. Ни в географии: первый — немец, второй — американец. Ни в образах: Бойс — политик, Барни — модник. Бойс, мастер малозрелищных дадаистских перформансов и политических акций, был одним из создателей германской Партии зеленых — от нее баллотировался и в европарламент, и в бундестаг (всюду неудачно). Барни благодаря видеосоставляющей своего эпического проекта "Кремастер", с его бьющим через край, как в барочной церкви, визуальным изобилием, снискал репутацию самого заумного, отвязного и оттого остро модного арт-хаусного режиссера, а в качестве супруга Бьорк давно стал любимцем светских хроникеров всех таблоидов мира. Тем не менее старший куратор нью-йоркского Музея Гуггенхайма Нэнси Спектор взялась доказать, что Бойс и Барни — близнецы.

Экспозиция в гуггенхаймовском палаццо Веньер деи Леони выстроена столь тонко, что в разделе рисунков, скажем, вполне можно перепутать, где Бойс, а где — Барни, неожиданно оказавшийся дальним родственником маньеристам по виртуозности карандашной линии. Странная схожесть в мотивах графики обоих художников (нечто эротико-генитальное на тему мирового плодородия) повторяется в инсталляциях и перформансах, где каждый использует свой фирменный материал: Бойс — жир и войлок, Барни — вазелин. Дипломная инсталляция Барни 1989 года, сделанная в Йельском университете, напоминает "Медовый насос" Бойса, выставленный на кассельской "Documenta 6" еще в 1977 году: такая же сложная система шлангов и непонятных машин — художественная лаборатория, служащая для возгонки некоего мистического вещества. Перформансы Барни, вымазанного с ног до головы вазелином, и перформансы Бойса, разбрасывающего окрест себя куски сала, кажутся этапами одного, таинственного и бессмысленного ритуала. Так что невольно думаешь, что под вечной шляпой Бойса спрятаны те же рожки, что украшают голову Барни в четвертом "Кремастере".

Аналогия между Йозефом Бойсом и Мэттью Барни, предложенная куратором, исходит из принципиального положения: оба — скульпторы, фанатически одержимые своим материалом и желанием преобразовать с его помощью действительность. Бойс начинал с бронзовых статуэток первобытных праматерей, Барни на дурацкие вопросы о том, какие режиссеры на него повлияли, не устает отвечать, что его видео — это скульптура, длящаяся во времени. Оба скульпторы не только по специальности, но по самой сути этого вида творчества — со свойственными лучшим представителям профессии, начиная с Пигмалиона, демиургическими амбициями. Оба — великие мифотворцы и мистификаторы, использовавшие жир или вазелин в качестве связующего выстроенных ими эпосов.

Для каждого липкая, жидкая, текучая гадость, то застывающая в определенных формах, то тающая, совершенно непохожая на "настоящий" скульптурный материал вроде камня или металла, имела глубокий смысл, связанный с личной мифологией. Бойс, в юности летчик фашистских люфтваффе, сбитый над Крымом и по легенде воскрешенный татарскими знахарями методом оборачиваний в сало и войлок, разрабатывал миф о художнике-шамане, врачующем человечество. Барни, в юности спортсмен, собиравшийся стать пластическим хирургом и улучшать человеческий род с помощью вазелина, создает миф о художнике-алхимике, помогающем человеку выйти за физические границы его бренного тела. И, конечно, настоящим материалом для обоих была сфера идей и образов, в которой им и удалось произвести коренные изменения.

Тут есть, правда, доля натяжки. Нэнси Спектор, автору канонического толкования многоуровневой символики проектов Барни с премудрыми рассуждениями по части эзотерики и генетики, удалось и из Бойса сделать эдакого масона-антропософа. Общественно-политическая направленность его деятельности — а свои акции вроде высаживания семи тысяч дубов в Касселе вместе с армией добровольцев он аттестовал именно как "социальную пластику" — здесь как-то потерялась. И понять, что же имелось в виду под знаменитым бойсовским лозунгом "Каждый человек — художник", на этой выставке невозможно. Однако эта формалистская и местами откровенно завиральная интерпретация искусства Йозефа Бойса и Мэтью Барни прекрасна тем, что убеждает: пусть нынче каждый человек — художник, титула гения достойны лишь те, кто способен обратить неизменно скептическую публику в собственную безумную веру.

В этом контексте невольно вспоминаются русские авангардисты и русская художественная утопия с ее социально-биологическими претензиями на переустройство мира. Так что выставка Гуггенхайма просто напрашивается быть показанной в России. Однако Жанна Буллок, президент RIGroup, главного спонсора этого проекта, финансировавшего также участие Мэтью Барни в Московской биеннале, сообщила Ъ, что таких планов у организаторов пока, к сожалению, нет.