Раздвоение неприличности

// "Два в одном" Киры Муратовой на "Кинотавре"
фестиваль кино

Открывшись попсовым "Глянцем", фестиваль "Кинотавр" взял противоположный курс на эстетический экстрим. Это обеспокоило хранителей моральных устоев, помнящих родство эстетики и этики. За борьбой циников и лицемеров наблюдал АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.

Что сталось бы с нашим кинематографом, если бы не было Киры Муратовой! Ее новейший фильм "Два в одном" (см. Ъ от 4 мая) опять воспринят лучшей частью кинообщественности как провокация, в которую втянут даже бывший министр культуры Украины Богдан Ступка. Его герой по-собачьи метит дверь собственной дочери и с кошачьим мяуканьем пытается уложить в постель ее подругу. Что тогда взять с Натальи Бузько (в роли дочери), с которой отец сдирает трусы, или с Ренаты Литвиновой, которая (в образе подруги) тоже мяукает, а еще безо всякого стеснения садится на унитаз.

Фильм, вытянувший нервы из многих зрителей демонической некрофилией своей первой половины, во второй превращается в сочный скетч, сражающий тех, кто остался, неприличием откровенного трэша и одновременно — художественным признанием в любви Муратовой к Литвиновой (кто бы еще подарил ей роль столь высочайшего комизма — одноклеточной, но чрезвычайно обаятельной вагоновожатой в турецкой дешевке и с конским хвостом?). Естественно, главные вопросы, адресованные на пресс-конференции Кире Муратовой и ее сценаристу Евгению Голубенко, касались морально-этического облика режиссера, ее отношения к людям и их общественным ритуалам (например, похоронным). Ответы прозвучали вроде того, что ритуалы в основном лицемерие, а то, что называют цинизмом, скорее — честность, что же касается добрых людей, если они и существуют, то мы их не встречали.

Потом публику ударило фильмом Марины Разбежкиной "Яр". Здесь, правда, речь шла не о людях вообще, а конкретно о русском народе с присущими ему языческими и довольно страшненькими обычаями. В основе картины — ранняя повесть Сергея Есенина. Госпожа Разбежкина как следует переработала мифоэпический сценарий, написанный для другого режиссера, и внесла в картину немало от своего опыта документалиста.

Сопоставляя фильмы Разбежкиной и Муратовой, обнаруживаешь в них куда больше общего, чем кажется на первый взгляд. Живой классик достигает такой степени свободы, при которой имеет право пренебречь "общечеловеческими ценностями", не говоря уже о пошлых законах жанра. А достаточно молодой, но уже зрелый режиссер формирует свой мир, в котором потрясающие живые типажи увидены сквозь призму субъективного зрения — хотя пока для совершенства этой картины не хватает виртуозной легкости. Тенденцией, однако, выглядит предстающий в обоих фильмах варварский, дикий, азиатский мир — нелепый и алогичный, иногда пугающий, иногда смехотворный.

Этой тенденции отвечает и картина Владимира Сивкова "Инзеень-малина", снятая, правда, мужчиной, но зато в Татарии. Если у Муратовой свирепствует ядовитый одесский декаданс, у Разбежкиной — деревенский русский разгул с кликушеством и душегубством, то Сивков отслеживает внедрение в жизнь провинциального авангарда, круче которого, как известно, ничего не бывает. Если экс-министр Ступка у Муратовой распевает оперные арии, то начальник райотдела культуры у Сивкова рисует в стиле Шагала. Абсурд и эклектика реальности становятся хорошим зачином к дальнейшей части сочинской программы, где те же принципы будут применены к феноменологическому описанию других властных структур,- прежде всего родной милиции в фильмах Валерия Тодоровского и Алексея Балабанова.