Звездный час длится одну минуту

/ культурная политика

Итоги Каннского фестиваля дают простор для самых разных интерпретаций, кроме одной, что распределение призов — это всего лишь частное мнение жюри и входящих в него конкретных людей. Фестиваль в Канне так сумел себя поставить, что любой его вердикт воспринимается как чуть ли не суд божий. Или, наоборот, в каждом решении видится какая-то хитрая интрига, тайная подоплека, какой-то излом политики.

Особенно любят эти рассуждения российские СМИ. Их волнует не кино, а политика. Если наши фильмы не попали в конкурс, это всегда повод для недовольства: нас унижают, обижают, не уважают. Если, как в этот раз, взяли сразу две картины, значит, мы впереди планеты всей и просто обязаны уехать с фестиваля с призами. Когда же этого не происходит, опять стенания: нас не любят, не ценят, не понимают.

В этом году сложилась нештатная ситуация. Фильм Александра Сокурова "Александра" попал в фавориты конкурса, "Изгнание" Андрея Звягинцева было встречено неоднозначно. Однако жюри не послушалось общественного мнения и выдало приз Константину Лавроненко — главному актеру "Изгнания", оставив "Александру" без призов. Не зная, как реагировать, СМИ выдали следующую версию: призом для Лавроненко расплатились или извинились за показ антироссийской пропагандистской ленты про дело Литвиненко. И звучит красиво, и даже фамилии рифмуются: Лавроненко за Литвиненко.

На самом деле все эти глубокие рассуждения возникают от комплексов и неадекватных представлений о себе как о пупе земли. Что касается показа фильма о Литвиненко, здесь Канн всего лишь верен себе. Позиционируя себя как обитель высокого искусства, он, однако, никогда не напоминал башню из слоновой кости. Четверть века назад здесь побеждали "Человек из железа" Анджея Вайды, манифест польской Солидарности и "Дорога" Йылмаза Гюнея, турецкого диссидента, отсидевшего в тюрьме. А на 50-м юбилейном фестивале Золотую пальмовую ветвь присудили фильму иранца Аббаса Киаростами "Вкус черешни", запрещенному на родине, а потом "Фаренгейту 9/11", в котором Майкл Мур навешал всех собак на Джорджа Буша и его администрацию. Да и в этом году в разных секциях фестиваля показывали кинопамфлеты на Берлускони и американских президентов, а также новый фильм Мура, который на сей раз громит американскую систему здравоохранения.

Даже если фильм о Литвиненко был объявлен в последний момент (как говорят, с нарушением фестивального регламента), никто в Канне ни отчитываться перед нами, ни тем более извиняться не намерен. Россия занимает в каннской культурной политике далеко не главное место, и к этому пора привыкнуть. Когда фестиваль возник на руинах второй мировой войны, СССР — страна-победитель — был к тому же одним из немногих сохранивших кинопроизводство. Поэтому неудивительно, что в те годы наши фильмы наряду с французскими и американскими лидировали в Канне количественно и часто получали призы. Но уже с середины 1960-х фестиваль стал превращаться из смотра стран в эксклюзивный клуб кинематографических авторов. СССР по-прежнему дипломатически приглашали в конкурс и жюри, но его участие уже не делало погоды. А в авторский клуб фестиваля сумели войти только Андрей Тарковский и Андрей Кончаловский, к тому же сменившие в то время место жительства и уже не представлявшие советское кино.

После короткого нового всплеска интереса к перестроечной России опять в поле зрения Канна остались немногие авторы — Никита Михалков, Павел Лунгин, Александр Сокуров. До сих пор ни один из фильмов, представляющих коммерческий бум российской киноиндустрии, в каннскую официальную программу не попал. Поэтому говорить о России как об участнице Каннского фестиваля можно, но не вполне корректно, или надо отдавать себе отчет, что речь идет о некоем символическом участии.

Так в общем-то и рассматривают себя в каннском контексте другие страны. Американцы прекрасно понимают, что они нужны Канну больше, чем он им. Французы стремятся выжать максимум из своего фестиваля для рыночных перспектив, но в общем-то спокойно относятся к тому, что вот уже двадцать лет не получали Золотую пальмовую ветвь. Немцы иногда нервничают, если их не берут, страны поменьше радуются любой возможности протащить свою картину в Канн, а в случае победы, как в этом году Румыния, испытывают законное чувство национальной гордости. Но прекрасно понимают, что им еще и повезло и что каждый год такого везения не будет: звездный час приходит и уходит.

Победа румынского фильма "4 месяца, 3 недели и 2 дня", снятого в двух скромных декорациях всего за $600 тыс., говорит прежде всего о том, что мир стал гораздо шире, многообразнее и далеко не все в нем определяет масштаб бюджетов и амбиций. В сущности, приоритеты Каннского фестиваля остаются те же, что пятьдесят лет назад, когда триумфатором стал фильм Михаила Калатозова "Летят журавли". После недолгого увлечения циничным синефильством Квентина Тарантино фестиваль вернулся к тому, что является основой нормальной культурной политики. Поощряя новации и сенсации, здесь прежде всего думают об этике и гуманизме. Именно это стало главным вектором последней каннской программы, который проглядывал даже в самых трагических и жестоких фильмах. А на Тарантино публика пришла только для того, чтобы развлечься, ржала при каждом очередном fuck, но в качестве лидера вчерашнего кумира уже никто не рассматривает. Что касается российских фильмов, они как раз отвечали основному вектору. И не случайно попали в конкурсную программу, которая и есть выбор фестиваля. А кому дали награду, кому нет — это уже выбор нескольких людей, пускай авторитетных, но не обязательно определяющих мировую политику.