Райские муки
// "Изгнание" Андрея Звягинцева в конкурсе Канна
фестиваль кино
18 мая в конкурсе 60-го Каннского фестиваля официальная мировая премьера фильма Андрея Звягинцева "Изгнание". О нем рассказывает АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
Алекс, его жена Вера с двумя детьми и его брат Марк, их приятель Роберт, еще несколько друзей и знакомых — вот круг персонажей этого фильма. Семья Алекса живет в индустриальном городе и в расположенном неподалеку деревенском доме, там, где природа еще дышит, вырываясь из объятий цивилизации. Когда Вера сообщает мужу, что беременна третьим ребенком, он подозревает ее в неверности. Алекс не знает, что ревность только первое и далеко не самое главное в череде испытаний, через которые ему предстоит пройти, чтобы понять глубину страха и отчаяния Веры.
"Изгнание" — редкий пример продюсерской и режиссерской стратегии в новом российском кино, которая не направлена ни в сторону коммерческого зрелища, ни в область радикального арт-хауса. Это попытка сознательного продолжения и развития пути, который был интуитивно найден четыре года назад создателями фильма "Возвращение". Тот, уже почти легендарный фильм стал открытием нового режиссера и уникальным по своей успешности продюсерским проектом Дмитрия Лесневского. Четыре года назад режиссерский дебют никому не известного автора из немодной страны России не только завоевал главный приз — "Золотого льва" Венецианского фестиваля, но и был куплен и прокатан в 73 странах, не считая России и государств СНГ.
Второй картины Андрея Звягинцева (ее тоже, еще до премьеры, успели купить несколько стран) ждали, чтобы прояснить вопрос, так и оставшийся для многих без ответа. Феномен "Возвращения", явление режиссера Звягинцева — что это было? Случайный успех выскочки, невесть откуда залетевшего в клановую киноиндустрию, где каждому определено и указано его место? Массовый гипноз сознания, прежде всего западного, умелое использование клише русской духовности? Или действительно начало строительства индивидуального художественного мира? Теперь ответ получен, но, похоже, он все равно будет интерпретирован по-разному — в зависимости от того, насколько зритель способен воспринимать прямую религиозность "Изгнания" (и у Тарковского, и тем более у Бергмана она была косвенной), настойчивость, если не навязчивость евангельских цитат. Вероятнее всего, в России и за рубежом на этот фильм будут разные реакции, а последнюю мы сможем ощутить уже в Канне.
Бесспорно одно. Как и "Возвращение", новую картину снимал оператор Михаил Кричман, у которого со Звягинцевым сформировался замечательный творческий тандем. Благодаря ему (тандему) "Изгнание" воспринимается как большое кино, большое не в смысле бюджетов и спецэффектов, а в смысле большого стиля. Самая сложная съемка на "Изгнании" — панорама над ручьем, когда мы видим в луже отражение не дома, а фотографии дома. И другая: облет вокруг Алекса, спящего в машине, с использованием компьютерной графики.Такое же впечатление большого кино, несмотря на свою камерность, производило "Возвращение", и именно это качество сразу выделило Звягинцева из числа других российских режиссеров, открыло перед ним двери фестивалей, закрытые для многих других.
Оба названия — "Возвращение", "Изгнание" — имеют бытовой, профанный смысл, но режиссер употребляет их в ином, сакральном. Сюжетом первой картины было возвращение блудного отца, темой второй — изгнание грешников из рая. Райским можно считать пейзаж с деревянным домом, одиноким деревом, умиротворяющими холмами и церковью. Но нет покоя в душах живущих здесь героев, хотя внешне Алекс, Вера и двое их детей (дочку, кстати, зовут Евой) являют образ идеального семейства дачников-землевладельцев. На самом деле супруги живут каждый сам по себе. Алекс (Константин Лавроненко) тяготеет к мужскому миру с его брутальной аурой; законченным воплощением этого мира выглядит Марк (Александр Балуев), бросивший и больше никогда не видевший своих детей. Алекс не такой, но мужской эгоизм и пресловутая мужская солидарность заставляют его мириться с криминальной подноготной брата, и это еще больше отдаляет его от Веры (Мария Бонневи).
Вера не видит себя в женской роли хранительницы очага, пусть даже едва тлеющего. Ее пугает бессмысленный, как будто заведенный каким-то жестоким механиком ход вещей: беременность — рождение — взросление — отчуждение — повторение участи родителей. В этой цепочке куда-то выветрился самый важный компонент. Когда Вера получает через почтальона благую весть в виде положительного теста на беременность, это вызывает в ней бурю чувств. Алекс же, находящийся под влиянием Марка, реагирует на ее смятение "по-мужски" резко и грубо, полагая, что ребенок зачат не от него. Когда он поймет свою ошибку, будет слишком поздно.
Зритель, следуя своей интуиции, уже готов определить жанр фильма как психологическую мелодраму. Но тут сюжет адюльтера отходит на второй план перед стремительно разворачивающимися событиями, которые резко меняют курс существования героев и ведут к краху их налаженной райской жизни. В основе "Изгнания" лежит повесть Уильяма Сарояна "Что-то смешное". Она стала важным импульсом для появления фильма, фактически вдохновила Звягинцева. Но режиссер ушел от литературного первоисточника достаточно далеко. Сароян не дал ни одному из своих героев остаться в живых — у Звягинцева, в чем-то даже усилившего трагизм повести, другой финал, более оптимистичный. И вообще, драматургия фильма ассоциируется скорее с бергмановскими моделями (например, "Сцены из супружеской жизни"), чем с американской прозой.
Фильм начинается с вида распаханной земли, в которую брошены семена будущего урожая. В финале мы видим знакомую пашню уже осенью. Завершился целый цикл крестьянской, или христианской, жизни. Быт стал бытием, история греха — мифом, а Андрей Звягинцев — режиссером, который с упорством миссионера возвращает нам вечные сюжеты в формате современного международно конвертируемого кино.
Андрей Звягинцев: фильм — цель, а фестиваль — средство
О фильме "Изгнание" с режиссером АНДРЕЕМ ЗВЯГИНЦЕВЫМ побеседовал АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
- Вы победили в Венеции, вас называют фаворитом нынешнего каннского конкурса. В то же время второй фильм всегда риск, даже больше, чем первый. Вы это чувствуете?
- Синдром второй картины — миф, и от него надо избавляться. Именно потому, что фильм — цель, а не средство что-то доказать.
- А фестиваль — это средство?
- Да, фестиваль — это средство, фестивальный успех — это гарантия следующего проекта. Это удача, которую нельзя не ценить, но должен быть внутренний сторож, иначе ты превращаешься в производящую единицу фестивального кино.
- Почему вы выбрали для экранизации повесть Уильяма Сарояна "Что-то смешное"?
- Сначала я познакомился со сценарием Артура Мелкумяна, написанным по этой повести. Я почувствовал что-то необыкновенное. Язык был очень своеобразный, с характерными для середины прошлого века тяжеловесными фразами. Иногда братья Алекс и Марк (в повести их звали по-другому) говорили между собой на непонятном языке. Имелся в виду армянский, но меня смущало: укажешь на язык — будет точный адрес. Сначала я подумал: пусть говорят на мертвом языке, такие языки реконструируют ученые, и все они в далекой исторической ретроспективе сходятся — на таком языке говорили Адам и Ева в раю. Однако это могло создать чрезмерную искусственность внутри фильма, и мы отказались от мертвого языка.
- От фильма остается впечатление, будто действие происходит в северной стране. А где все снималось?
- Снимали в Бельгии, во Франции, а в значительной части вообще на юге — в Молдавии. Начали мы, между прочим, с Сардинии, но, слава богу, вовремя остановились, иначе никакой бюджет бы не выдержал. В Молдавии нашли прекрасный пейзаж с раскатистыми холмами, редко усаженными деревьями.
- Как сформировался актерский ансамбль?
- От Константина Лавроненко я хотел бежать после "Возвращения", но не нашел ему равного и вернулся. Приятным открытием стала для меня встреча с Александром Балуевым. Он работал без тени усталости, делал по 19-20 дублей, что, видимо, было для него непривычно.
- А как возникла в картине шведка Мария Бонневи — актриса скандинавской школы, работавшая с Бергманом?
- Увидев ее в норвежском фильме "Я Дина", я был поражен ее фантастической энергией. Я даже не знал, что она шведка, пока нас не познакомили на церемонии вручения премии "Золотой жук" в Стокгольме и я не увидел ее фото среди портретов ведущих артистов Королевского театра. Сохранив свою струящуюся красоту, она в то же время почти перевоплотилась в Кроткую Достоевского, и это укладывается в матрицу моего понимания искусства. Когда актер старается во что бы то ни стало удивить, это разрушает образ. Актер должен проживать жизнь, не заботясь о том, что за ним кто-то наблюдает.
- Я слышал о спорах по поводу финала фильма: некоторые считали, что его следует убрать.
- В сценарии сцена с крестьянками была в середине, когда герои вчетвером шли на кладбище на заднем плане, а на переднем пели деревенские тетки. А финал, согласно сценарию, был совсем другой. Было так: Роберт выходит из комнаты, заходит Алекс и видит Веру с ребенком, и та передает ему младенца на руки, потом идет круговая панорама, и, когда камера возвращается на прежнее место, мы видим, что нет ребенка, нет Веры, а есть только дерево за окном. Алекс садится в машину и уезжает. Финал. Но то, что хорошо было в сценарии, в фильме получалось как-то нелепо и неубедительно. Все же, к счастью, я успел снять пустую комнату и взгляд Алекса. А уже в Молдавии придумал сцену с тетками, где проносят младенца. И отсюда получилась идея вспаханного поля.
- Как формировалось музыкальное решение фильма?
- Финальные титры озвучены одной из частей Великого покаянного канона Арво Пярта, который исполняет Эстонский камерный хор в Таллинском кафедральном соборе. Текст Андрея Критского звучит на старославянском. А внутри фильма музыка Андрея Дергачева, композитора "Возвращения" и звукорежиссера "Изгнания". Звучат "Господи, помилуй" и "Exodus" на латыни: как видите, внутри фильма латынь, в финале старославянский, но озвученный эстонским хором.
- Как вы реагируете на чужое восприятие картины?
- Думаю, что каждый будет интерпретировать фильм по-своему, и это его право. Помню, как откомментировали сцену в "Возвращении": русский мужик возвращается домой через 12 лет и пьет вино, почему не водку? Воспринимали на бытовом уровне, в то время как вино — это причастие, тайная вечеря, в нем есть мифологический смысл. Так и здесь, смысл финала с бабами на поле кто-то прочел так: Россия все перетерпит, все перетрет. Мне это кажется странным, потому что нет здесь России, а есть миф о вечном возрождении жизни — не нашей цивилизованной, а корневой. Надо быть верным фильму, а не чьим-то мнениям. Как и в жизни: нельзя послушать даже мудреца, поступаешь все равно согласно себе.