Натуралист и купальщица

Противопоказанные друг другу художники Пиппилоти Рист и Джефф Уолл, оказавшись по соседству, заманивают зрителя в неизвестное.

В МУАРе (Музее архитектуры имени Щусева) выставки знаменитостей, почетных гостей 2-й Московской бьеннале — швейцарки Пиппилоти Рист и канадца Джеффа Уолла. Это хорошая иллюстрация двух крыльев, на которых планирует современное искусство.

Пиппилоти (на самом деле просто Шарлотт, смешной псевдоним она взяла в бытность лидером постпанковой цюрихской группы Les Reines Prochaines — "Следующие Королевы") — представитель искусства легкого, не обременяющего смыслами и такого, которое можно по аналогии с очень распространенным ныне в СМИ явлением под названием infotainment назвать artainment'ом. Инфотейнмент рассказывает людям о важных новостях, упаковав их в соблазнительную оболочку развлекухи, даже если речь идет о трагедии. Точно так же артейнмент внедряет искусство в умы интересующихся при помощи образов невероятной легкости бытия.

В руинированном флигеле МУАРа (между прочим, это одна из лучших выставочных площадок Москвы) Пиппилоти показывает видео Sip My Ocean — "Отпей мой океан". Название, согласимся, умное. Указывающее, что, как ни хлебай экзистенцию, меньше ее не станет, а если станет, то и говорить не о чем. Но картинка хорошенькая, напрочь лишенная философических угроз, запросто представимая в качестве фонового визуального ряда в модном ночном клубе.

Тело художницы (вполне соблазнительное) зависает в подводном мире, под ним проплывают заросли водорослей, колонии кораллов, поднимаются вверх милые радужные пузыри, а рыбки трепещут плавниками, словно ангелы светящимися крылами.

А из динамиков несется голос Пиппи, визгливо подпевающей сладостной песне Криса Айзека "Wicked Game".

И все было бы совсем радостно и нелепо, если бы не два обстоятельства. Во-первых, на дне океана, из которого надо отпить, ни с того ни с сего появляется терка из нержавейки. Во-вторых, опус Пиппилоти Рист проецируется не на ровный белый экран, а на выщербленную стену из старинного кирпича, неровно закрашенную белилами. И становится чуть-чуть не по себе. Как если бы телевизионщик Соловьев, ведя передачу "К барьеру", вдруг начал читать стихотворение Пушкина "Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит...".

Джефф Уолл артейнментом не занимается, это очень серьезный и холодный художник. Он парит высоко над юдолью и оттуда орлиным взглядом фиксирует всякую ерунду, происходящую внизу.

Более всего он известен огромными фотографиями, которые могут при невнимательном смотрении показаться репортажными и даже любительскими. То снимок интерьера какой-то виллы в Калифорнии, и уборщик трет мраморный пол. То кто-то сидит на плоской крыше ничем не примечательного дома, над его головой куда-то бегут необязательные облака.

Либо воронка на поле битвы в Афганистане, и среди песка валяются несколько дюжин мертвых советских солдат. Эту работу Уолла, показанную в Берлине в 2003-м на эпохальной выставке "Берлин — Москва", в Москву привезти побоялись.

На самом деле произведения Уолла к случайности и репортажности не имеют никакого отношения. Они плод продуманной постановочной работы, скрупулезной постановки света, применения сложной съемочной аппаратуры и въедливо-точного расчета всех пространственных отношений.

На выставке в МУАРе, впрочем, этих работ нет: выставочное расписание Джеффа Уолла установлено лет на пять вперед, и Московская бьеннале не повод его менять. Но и то, что привезли, замечательно. В прохладной ампирной анфиладе МУАРа дюжина небольших цветных лайтбоксов и парочка умеренного размера черно-белых фотографий. На них сюжеты, снятые, видимо, в мастерской художника, а также во время его поездки в Рим. На римских фото струйки воды, сочащиеся из питьевых фонтанчиков, на других помойное ведро, швабра, забитое досками окно, куча дров и заросший сорняками дворик, где среди лебеды пылают маки-самосейки.

Вроде бы ничего особенного. Но как построена композиция, как удивительно ложатся тени, как проработано пространство снимка — просто чудо.

Эти два художника друг другу противопоказаны. Но, оказавшись по соседству, они вместе стремятся в неизвестное, а уж следовать ли за ними зрителю — ему решать.