"Видеопрыжок"

// выставка видеоарт
22 февраля в Центральном доме художника открывается выставка известного французского художника, лауреата премии Марселя Дюшана, Пьерика Сорена "Видеопрыжок". Художник ПЬЕРИК СОРЕН, приехавший в Москву монтировать выставку, дал интервью ИРИНЕ Ъ-КУЛИК.

— Что означает название вашей московской выставки — "Видеопрыжок"?
— Да я не сам его выбирал: кажется, впервые в моей практике его придумали кураторы, даже не посоветовавшись со мной. И это хорошо — у меня часто нет никаких идей по поводу названия. Кажется, имелось в виду, что видеоарт — это некий эволюционный скачок в истории искусства. Но я не думаю, что технологии и вправду могут стать новым словом в искусстве, скорее они могут подчинить его себе. Когда людям дают мобильные телефоны, они не думают о том, хорошо это или плохо. Они просто их берут и не замечают, как это их изменило. Я вообще-то не люблю, когда меня называют художником новых медиа. Я не использую действительно новые технологии — интернет, интерактивность, но работаю с техниками, которые уже устарели, с обычным видео, например.

— Но ваша эстетика в какой-то момент очень изменилась, причем именно благодаря использованию новых технологий. Вы начинали с очень простых, минималистских, чтобы не сказать, бедных видеофильмов, где, например, снимали собственные пробуждения. А потом вдруг стали изготавливать очень зрелищные и изощренные объекты — "оптические театры" с квазиголографическим изображением.
— О, это на самом деле очень старое изобретение. Мне казалось, что я сам это изобрел, но потом выяснил, что такие устройства были изобретены во Франции чуть ли не раньше, чем кинематограф,- устройство называлось "Праксиноскоп", там была система зеркал и рисованная лента, которую нужно было прокручивать. Вначале я сделал две-три таких работы и хотел было переключиться на что-то другое. Но "оптические театры" пользовались огромным успехом, мне их все время заказывают, в том числе большие фирмы вроде Картье, Шанель, для всяких специальных событий. Но для меня это нечто куда менее личное, чем ранние видеофильмы. Мне очень хочется заняться чем-то совсем новым. Знаете, я сейчас много работаю в театре, я поставил настоящую оперу — Россини. Она очень занятная — у меня там куча видеокамер на сцене. И это опять имело большой успех, так что мне теперь заказывают еще оперы.

— Я знаю, что вы уже работали с музыкой, а именно с создателем механического оркестра Пьером Бастьеном. Легко ли было после этого переключиться на оперу?
- Знаете, на самом деле я никогда особо не слушаю музыку — у меня просто проблемы с восприятием звука, я поэтому и английский язык никак не могу выучить. Мне так интересно смотреть, что я просто забываю слушать. Когда я работаю в опере, я занимаюсь только историей.

-- Занятно, что от видео вы перешли к этому прото-кино, а потом оказались на предыдущей ступени эволюции — в театре...
— Но мне очень хочется снять настоящий, полнометражный фильм. Нечто вроде вымышленной автобиографии. Такое трагикомическое преувеличение правды. Нечто в духе Мишеля Уэльбека, того фильма, который снимает герой "Возможности острова",- я очень люблю этого писателя, хотя он куда более пессимистичен, чем я.

-- Вы сами будете играть главного героя?
— Это зависит от продюсера. Но я, конечно же, предпочел бы играть сам.

— А если все же придется снимать актера, кого вы хотели видеть в вашей роли?
— Был отличный актер, которого снимал Франсуа Трюффо,- Жан Пьер Лео, но боюсь, он уже по возрасту не подходит. Но вообще, я предпочел бы кого-нибудь неизвестного, чтобы зритель видел все же персонажа, а не актера.

— То есть в ваших видеофильмах, несмотря на всю их гротескность, вы — это все же вы, а не некий персонаж-маска?
— Да, конечно. Знаете, мне предлагали сыграть небольшую роль в обычном кино, и выяснилось, что я совершенно не способен изображать кого-то не похожего на меня.

— Что для вас важнее в качестве контекста — кино или собственно современное искусство?
— Современное искусство я открыл для себя довольно поздно — лет в 20. Тогда мне казалось, что это потрясающе, такой мир абсолютной свободы, но потом я понял, что это, увы, не совсем так. Но повлияли на меня все же скорее другие вещи — театр абсурда, комиксы и, конечно, кино. Я люблю старые американские эксцентрические комедии. И еще мне очень нравились первые серии "Мистера Бина". А вот "Монти Пайтонов" я никогда, как ни странно, не любил — это для меня чересчур, и там не хватает грусти, как у мистера Бина с его одиночеством, с его плюшевым мишкой.

— Вы не боитесь влипнуть в этот так популярный во Франции жанр "сатиры и юмора", эстрадных комиков и дурацких кинокомедий?
— Для меня юмор был важен с самого детства: когда мне было года четыре, я уже придумывал какие-то песенки, каламбуры, в десять лет я рисовал комиксы, так что для меня это никак не связано с желанием попасть в поп-культуру. Я всегда считал жизнь очень трудной и испытывал потребность в смехе. Нужен смех, чтобы не воспринимать жизнь как катастрофу.

— А что смешит лично вас?
— Скорее какие-то вещи в реальности, чем кинокомедии. Очень часто это манера говорить, свойственная каким-то людям. Знаете, недавно один мой дальний родственник покончил жизнь самоубийством, что, конечно, ужасно. Но я не смог сдержать смех, слушая, как неловко и нелепо говорит об этом моя родня...