По своим правилам

Во всех сценариях Германа и Кармалиты обрисован один и тот же характер. Правдолюбец? Правдоискатель? Прогрессор? Идеалист? Неудачливый супермен? Все эти определения покрываются одним: это человек, который живет по своим правилам

Есть особый род эскапизма, бегства от неприятной действительности. Есть эскапизм и романтизм, прикидывающиеся суровым реализмом, жестокой правдой жизни. Просто в иные исторические мгновения искусство само по себе бывает настолько изолгано, что даже фантаст и выдумщик начинает казаться суровым реалистом.

Человеку надо верить

На прилавках книжных магазинов появилась тяжеленная книга сценариев режиссера Алексея Германа и его жены, сценаристки Светланы Кармалиты. Девять сценариев, шесть из них экранизированы самыми разными режиссерами. "Хрусталев, машину!" — самим Германом; по одному сценарию — "Печальная и поучительная история Дика Шелтона..." — фильм так и не был поставлен, по другому — "Что сказал табачник с Табачной улицы" — ставится. "Печальная и поучительная история..." — вольная экранизация романа Стивенсона "Черная стрела"; "Что сказал табачник..." — вариация на тему "Трудно быть богом" братьев Стругацких.

Ей-ей, недаром эти сценарии составили книгу. В них обрисован один и тот же характер. В других сценариях он тоже будет проявляться, но не столь резко. Попытаемся сформулировать поточнее. Кто это? Правдолюбец? Правдоискатель? Прогрессор? Идеалист? Неудачливый супермен? Все так, но эти определения покрываются одним: это человек, который живет по своим правилам. Не потому, что ему так выгодно, а потому, что он считает эти правила единственно возможными, единственно правильными. Разумеется, в результате такого ригоризма человек со своими правилами попадает в оппозицию ко всему миру, у которого правила случаются не совсем такими, а порой и совсем не такими. В первом сценарии характер этот, этот человек может показаться очутившимся в средневековье молодым шестидесятником с диковато сейчас звучащим его девизом: "Хочу быть честным".

Хотя, в сущности, Кармалита и Герман не так уж сильно изменили ситуацию "Черной стрелы", одного из самых странных романов Стивенсона. Если его внимательно прочесть, то заметишь, что благородный Дик Шелтон раз за разом обрушивает несчастья и зло на головы близких и дальних, желая только добра. А если роман прочесть еще внимательнее, то поневоле заметишь, что сверхположительный Дик Шелтон в конце концов делает как раз то, чего от него хотел его дядя — злодей романа.

В сценарии эта ситуация только усилена. Война Алой и Белой розы в Англии, молодой рыцарь Дик Шелтон, который старается доискаться до правды: его отец во время войны с Францией погиб в Кале или был утоплен, поскольку утверждал, будто видел, как из костра Жанны д'Арк вылетела белая птица. Дика пытаются урезонить конформисты и обыватели, но он прет своим путем... к правде. В результате сжигает свой замок, убивает опекуна, калечит невесту, но узнает: да, утопили; да, из костра вылетел голубь. Только не надо было об этом трепаться, потому что "умный не болтает. Он беседует. С глазу на глаз. С глазу на глаз".

То, что такой сценарий написал режиссер, известный своим неуступчивым реализмом, причем реализмом, направленным в тогда еще недавнее прошлое советской страны, свидетельствует об амбивалентном понимании Германом своей собственной ситуации. Не себя ли Герман видел в упорном Дике Шелтоне, никаких резонов не понимающем, упрямо твердящем: надо знать все, как было; все, как было по-настоящему. Ему умные и дошлые люди твердят: не надо, не вороши... Было и было, мало ли что там было. Лежит себе и лежит, ну и не трогай...

Сценарий написан в 1978 году, после двух фильмов про войну, один из которых — "Проверка на дорогах" — лег на полку лет на двадцать, другой — "Двадцать дней без войны" — со скрипом вошел в обойму советской киноклассики. Для понимания "Печальной и поучительной истории..." нужнее всего "полочный" фильм, ибо в нем с притчевой точностью выкрикнута важнейшая для Германа не то что мысль, но эмоция: "Человеку надо верить. Во что бы то ни стало, какие бы обстоятельства не говорили против человека, человеку надо верить"...

Ты будешь играть на флейте

Дон Румата из сценария "Что сказал табачник..." не просто похож на Дика Шелтона. Он трагикомически на него похож, ибо, в отличие от Шелтона, ничегошеньки не понимающего и прущего, как танк, по недостатку жизненного опыта и величию амбиций, Румата превосходно понимает сложившуюся ситуацию, даже пытается ее исправить — и раз за разом обрушивает зло и беды на головы тех, кого хочет спасти.

Это другая наиважнейшая тема Германа, снимающего фильмы, и Кармалиты, пишущей сценарии: бессилие человека перед наваливающейся на него историей, государством, нашествием; бессилие умного, талантливого, порой хитрого человека перед грубой, тупой силой. Тема эта парадоксально связана с упорным, подчеркнутым изображением живучести человека. Какая самая страшная сцена в самом знаменитом фильме Германа — "Мой друг Иван Лапшин"? Завершение облавы, причем снятой так, что потом сто раз эту самую облаву цитировали и в вестернах, и в авторском кино. Но завершение облавы не процитируешь: нож, всаженный в беззащитное человеческое брюхо.

С экрана видно, насколько это страх самого режиссера — страх посередь ночи или посередь бела дня получить ножом в живот. На этих страхах, личных, потаенных, которые режиссер не боится выволакивать перед зрителями, держится весь кинематограф Германа. Хрупкость человека и в то же время его живучесть — вот удивительная германовская коллизия. После того как в 1985-м "Лапшин" хорошо и прочно лег на полку, Кармалиту и Германа пригласили на "Казахфильм" писать сценарии.

"Гибель Отрара" — их сценарий о Средней Азии во время нашествия Чингисхана. В 1991 году по этому сценарию снял фильм Ардак Амиркулов. В 1991-м было не до талантливых фильмов про гибель гигантской державы, хотя опять-таки Герман и Кармалита снимали не столько про гибель не готовой к сопротивлению культуры, сколько про сильного человека, пытающегося это сопротивление организовать.

К хорезмшаху накануне Чингизова нашествия приходит лазутчик и объясняет, что орда движется, что надо укрепляться и обороняться. В результате отправляется на кол за паникерство и распространение ложных слухов. Умудряется выбраться и не просто спастись, но худо-бедно организовать сопротивление своего родного города Отрара. А толку? Победа все одно остается за Чингисханом. Толк только один: тот, кто пытался сопротивляться, остается не очень-то цел, не очень-то невредим, но — жив.

"Гибель Отрара" идейно, тематически, чуть ли не сюжетно предваряла снятый много позже "Хрусталев, машину!" и снимающийся сейчас "Трудно быть богом". Во всех трех сценариях ощутим, слышен вопрос, обращенный к человеку, вляпавшемуся в очередной исторический катаклизм. Вопрос этот, право же, неплохо сформулировала современная певица и поэтесса Ольга Арефьева: "Что ты будешь делать, когда превратится в притон твой дом? Что ты будешь делать, когда твой город превратится в содом? Что ты будешь делать на пепелище этих миров под ищущей пищи стаей ворон, среди потерявших кров рабов и воров?" Ответ тоже вполне укладывается в мир германовских фильмов, в мир сценариев, написанных им со Светланой Кармалитой: "Ты будешь играть на флейте".

Романтик

По ходу чтения сценариев Германа и Кармалиты выясняется, что Герман — романтик. Романтик без всяких там ложных красивостей, а настоящий, подлинный, вроде Виктора Гюго. Вся его подчеркнутая любовь к грязной, жесткой и жестокой жизни — это любовь Гюго к Квазимодо или Гуинплену. Вот кто смог бы адекватно экранизировать "Собор Парижской богоматери" или "Человека, который смеется".

Именно эта романтическая, гиперболическая сторона его дара позволила ему и Кармалите написать сценарий о шестилетнем мальчике с непомерно развитым воображением. Разумеется, сценарий этот, "Путешествие в Кавказские горы", трактует все ту же германовскую тему человека, живущего по собственным правилам. Просто человек этот еще очень мал, порой склонен к компромиссам... с окружающей его действительностью, но главное в нем незыблемо: он живет так, как он видит и понимает мир. Иначе он жить не может.

Это ведь самая что ни на есть романтическая позиция. Повторюсь: "Путешествие в Кавказские горы" — единственный сценарий, написанный Германом и Кармалитой о современности, — не просто о ребенке, но с точки зрения ребенка-фантазера. Стало быть, современность предстает перед ним несколько (согласитесь) преображенной. Вся яростная обращенность Германа в прошлое — предвоенное десятилетие в "Лапшине", война в "Двадцати днях без войны" и "Проверке на дорогах", послевоенное лихолетье в "Хрусталев, машину!", фантастическое средневековье в "Трудно быть богом" — не столько поиск истины, сколько творение мира, который не похож на обступившую его действительность.

Герман А., Кармалита С. Что сказал табачник с Табачной улицы: Киносценарии. — СПб.: Сеанс, Амфора, 2006. — 703 с.