Жиль Жакоб: "Огромные амбиции оборачиваются жесточайшим давлением"
Президент Каннского фестиваля — о врагах современного кинематографа, о мэтрах и дебютантах и о том, почему российские фильмы так редко попадают в конкурсную программу.
Жиль Жакоб более 30 лет у руля Каннского кинофестиваля. Слова "пост", "должность" — нисколько не отражают его роли в развитии и мирового кино. "Гражданин Канн" — значится на обложке книги "Жизнь пройдет как сон". "Гражданин Кейн" — название легендарной картины Орсона Уэллса, признанной лучшим фильмом всех времен и народов. Если бы сегодня провели конкурс на лучшего и влиятельнейшего деятеля мирового кино, "пальма первенства" была ба отдана этому аристократичному господину. Мы разговариваем в кабинете президента Каннского кинофестиваля, в огромном экране-окне просматривается не только знаменитый каннский залив с яхтами, но и площадка для фотосессий, с которой участники конкурсной программы идут на пресс-конференции. Мсье Жакоб крепко держит руку на пульсе фестиваля. Несмотря на фантастическую загруженность в фестивальные дни президент Каннского фестиваля нашел время для эксклюзивного интервью "Новой газете" — в знак поддержки наших усилий по защите российского авторского кино. Оказывается, судьба русского арт-кино небезразлична Каннам.
- Если говорить о политике фестиваля, то прежде всего он ориентирован на личность, индивидуальность художника. Как меняется фестиваль, куда движется?
- Каннский фестиваль меняется и преображается каждый год. Взгляните внимательно — все смотры разные. И это к счастью, иначе все было бы монотонно-предсказуемо. На такое "живое развитие" работает вся структура: как мы принимаем людей, как показываем фильмы, как назначаем членов жюри, какова роль журналистов. Именно в этой постоянной трансформации и заключается очарование Каннского форума. С одной стороны к нам приезжают известные всему миру кинематографисты — Канны способствуют их популярности. Но главным делом для нас стало открытие новых имен, режиссеров завтрашнего. Будущих Пудовкиных, Барнетов, Эйзенштейнов, Довженко.
- Сразу видно, что в прошлом вы кинокритик. Фестивальная программа — роман о современности, спектакль со своей завязкой, конфликтом, бурным финалом. Существует ли концепция программы?
- Мы не занимаемся предварительным конструированием программы. И так невероятно трудно разыскать 20 хороших фильмов. Прежде всего, отбираем все лучшее из приглянувшегося отборщикам. Но когда селекция завершена, мы констатируем наличие неких общих сюжетов. Есть нитки, прошивающие "на живую" разные работы, чувствуем — что-то витает в воздухе. Важно это уловить. Случается, превалируют костюмные исторические картины, на следующий год — остро социальные, современные ленты. Личные камерные истории или неохватные фрески. Скандальные криминальные драмы или интимные сцены из жизни двух стариков. Бывает, сквозные темы уточняются по ходу показа. Это и есть современная история кино, которая пишется здесь и сейчас.
- На нынешнем смотре, к примеру, одним из главных сюжетов стал диалог жизни и смерти.
- Не буду с вами спорить, но надеюсь что жизнь все-таки победит?
- С некоторого времени Каннскую программу отличает высокий градус политического накала. Мировое сообщество смотрит фильм Майкла Мура, что содействует разоблачению политики Буша, в нынешнем сезоне картины о Берлускони, Чаушеску. Можно ли говорить о фестивале как инструменте влияния на политическую сферу?
- Да, с одной стороны появляются громкие политические картины. Но существует и большая политика, охватывающая фестиваль. Ведь он имеет громадный резонанс в мире. Не зря политики любят приезжать к нам. Они не преминут воспользоваться Каннами, как "рупором", чтобы высказать свое мнение. Мы стали свидетелями формирования этой тенденции, особенно после Майкла Мура. В тот день, когда мы включили его документальное политическое кино в основной конкурс, мы шли на серьезный риск. Результат оправдал ожидания, и в последующие годы мы стали получать документальное актуальное кино в огромном количестве. И все же, приоритетом для нас остается качество самих фильмов. Даже если это пропагандистские картины. Несправедливые картины, пусть отчасти лживые или неполикорректные... Важно не брать плохие фильмы...
- Неужели не было случаев, чтобы вы отклоняли фильм по идеологическим причинам?
- Это вечная дилемма, у нас она связана с именем нашего писателя Луи-Фердинанда Селина (популярный писатель с репутацией антисемита и расиста). Надо ли продвигать мерзавцев, если они обладают талантом. Проблема, да? Я скорей склоняюсь к точке зрения, что свобода выражения — абсолютно тотальна. Есть талант? Пусть он выразится. Существуют исключения. Если картина убеждает, что Холокоста не существовало - не буду ее показывать. Нельзя показывать, как отрицается история. И, конечно, нельзя демонстрировать апологетику педофилии. А в остальном... любой тезис возможен при условии, что ему можно противопоставить контр-тезис.
- Вас называют самураем кино, защитником против врагов кинематографа. Но кто же эти враги?
- На первый взгляд кажется, что у кино крайне мало прямых противников. Но есть люди, наносящие огромный ущерб кино, когда благодаря имени и связям, они пользуются всеми деньгами кинобюджета одной страны, лишая молодых и дебютантов права на творческое самовыражение. Надо, чтобы все художники имели равные права в получении средств. Другие опасные враги кинематографа - те, кто снимает плохое кино. Если вы, как зритель, смотрите дурной фильм, вы уже больше не заглянете в кино, как минимум полгода. Следовательно, весь кинематограф оказывается жертвой амбиций бездарного режиссера и его фильма. У меня есть конструктивное предложение (тут Жиль Жакоб хитро улыбается): давайте запретим выпускать плохое кино!
- Существует точка зрения — кинематограф остался искусством ХХ века. Возможны ли новые художественные достижения, и какой фильм поразил вас в последнее время?
- Должен вам сказать, что открытия случаются каждый год. Неведомо откуда приезжают молодые люди, юные хрупкие девушки, и в них мы чувствуем недюжинный талант. Конечно, нового "Гражданина Кейна" нет. Но нам сегодня интересно следить за странами, где происходят важные прорывы. Сейчас это Румыния, Корея, Израиль, Китай. Скоро, думаю, в это новое силовое поле войдет Южная Африка. А дальше... посмотрим. Знаете французскую песню "Мальбрук в поход собрался"? Королева из башни все смотрит, когда же ее муж с войны вернется? Вот и мы смотрим — ничего ли не появилось яркого на горизонте кино?
- Давно уже говорят о давлении на фестиваль политиков, но кажется, в последнее время значительно сильней стал прессинг продюсеров и дистрибьютеров, в чем оно?
- В самом деле, сегодня так сложно найти деньги на создание фильма, что вопросом жизни и смерти становится участие — в Каннском смотре, если не в Каннах, то на других фестивалях. Поэтому и давление сильное. И чем дальше, тем сильнее, потому что когда у тебя уже фильм отобран и показан, ты можешь быть уверен, что сможешь продать его во многие страны. Цена фильма растет. Если его хорошо принимают — он стоит еще дороже, хорошая пресса — плюс, и наконец, кульминация — приз. На кону большие деньги. Не говоря уже о "Пальмовой ветви". Вот и нагнетается это ожидание — сначала результатов селекции, потом — решения жюри. Огромные амбиции оборачиваются жесточайшим давлением. Мы стоим твердо на приоритетах хорошего кино. Когда давление особенно сильно, мы создаем контр-давление, держим оборону. Крайне важно в этой нервной обстановке оставаться спокойными и твердыми, не делать ошибок, просто отбирать лучшее...
- Звезды для фестиваля — всегда удача и... головная боль. В Каннах всегда звезды первого ряда. Вам от них достается?
- Звезда по определению капризна. И если она не капризна, значит она — не звезда. Но она должна обладать умом, чтобы точно сориентироваться — до какой степени, до какой черты она может фокусничать, пока вы не взорветесь.
- Каким фильмом, именем, открытием новой кино-территории вы лично гордитесь.
- Горжусь многими открытиями, вы же знаете, работаю здесь я довольно долго. И если б не было этих открытий, то и меня уже давно надо было отправить в отставку. Джейн Кемпион, Ларс фон Триер, братья Коэны, Кеслевский, Моретти... Слушайте, список длинный, можем засидеться до вечера. Если вспомнить Россию, то это отличный фильм "Умри, замри, воскресни" Каневского.
- Говорят, за киношедевр вы отдали бы душу. За какой фильм сегодня отдал бы душу Жиль Жакоб?
- Конечно, я могу назвать "Красоту дьявол" Рене Клера, поскольку в нем человек продает свою душу. Если серьезно, есть две тенденции в кино: документальный взгляд братьев Люмьеров и фантазийный — Мельеса. Мне ближе вторая: Гриффит, Штрогейм, Эйзенштейн, Феллини, Уэллс, Ренуар. Продолжать?
- Судя по отсутствию в списке современного кино, душа пока остается на месте.
- Можно найти и современные картины, которые я люблю. Мне нравится Вуди Ален, даже в новой не самой лучшей картине "Вы встретите высокого брюнета" есть эпизоды, повороты которые он "открывает", есть и узнаваемые сцены, но он сам с собой вчерашним полемизирует. Разве это не очарование, не говоря еще об одном бесспорном достоинстве: его кино — короткое.
- В основном конкурсе долго не было российского кино. Его игнорировали, хотя в Венеции российские фильмы завоевывали награды. Только ли дело в слабости наших фильмов?
- Действительно, русских картин на Каннском фестивале в последние годы было недостаточно. Хотя Жоэль Шапрон, представитель нашей селекционной комиссии в Восточной Европе, всегда предлагает картины из России. Дальше возникает огромная конкуренция, и среди финальной двадцатки фильмов остаются сильнейшие. Кинематограф связан с жизнью общества. Либерализация страны нередко вызывает к жизни кино в стиле американцев. Надо понимать, что это заведомо проигрышный путь. Надо снимать кино про себя, в своих реалиях, традициях. Мы ищем в российском кино собственную незаемную интонацию, свои легенды, свою особенную душевность.
- Как селекционная комиссия и вы лично оценили российский фильм, снятый Никитой Михалковым (беседа состоялась накануне официального показа фильма)
- В последние годы я уже не отбираю фильмы, так что увижу картину вместе с публикой. Но я отбирал первый фильм "Утомленные солнцем". И я был бы доволен, если бы он получил "золото", тогда он ее заслуживал. Думаю, что несмотря на проблемы с общественностью, Михалков для меня остается настоящим кинематографистом. Даже в таких несовершенных фильмах, как "Сибирский цирюльник" есть прекрасные эпизоды. Мне очень нравится Олег Меньшиков. Считаю, что он входит в число лучших европейских актеров. В нем есть что-то схожее с Де Ниро и Мастрояни. Он, как глина, превращается на экране в совершенно разных людей.
- А что вы знаете о новой генерации российских режиссеров?
- Знаю и высоко ценю работы Звягинцева. В "Неделе критики" был дебют Гай-Германики. Знаю юных русских участников программы "Синефондасьон". За этим студенческим смотром — будущее кино.
- Какая самая большая проблема стоит сейчас перед каннским фестивалем и его президентом?
- Самое страшное, что сейчас вы покинете мой кабинет.
Жиль Жакоб, улыбаясь, галантно провожает меня до дверей кабинета. И уже через пару часов его стоя приветствует фестивальный зал "Soixantieme". Начинается показ документального фильма "Гражданин Канн".