"Кино легче понять, чем живопись"

На Западе Шнабель известен прежде всего как художник-неоэкспрессионист. На его счету 4 режиссёрских работы: два байопика, полнометражный музыкальный клип и шедевр "Скафандр и бабочка" (артхаус линия "Кино без границ").

В 1980-х Шнабель являл собой образец бесцеремонного шоумена, вытирающего ноги о понятия хорошего вкуса. Он писал свои неоэкспрессионистские картины на битой посуде и шкурах животных. Без него не считалась удавшейся ни одна арт-тусовка Манхэттена. На него клевали банкиры и трейдеры с Уолл-Стрит, платившие хорошие деньги за квадратные метры холста и за литры краски: работы Джулиан делал монументальные и красочные. В 1987-м после выставки в Центре Помпиду все стали повторять его мантру: "Я создаю эмоциональное состояние, в которое зритель может войти и окунуться".

Его работы часто вызывали противоположные мнения. Одни критики не могли простить ему искусства в угоду покупателей и называли его "Сталлоне живописи". Другие видели в нём жизнеутверждающую струю в потерявшем пружинистость шага минималистском искусстве.

В оценке режиссёрских работ Шнабеля критики более единодушны. Он дебютировал только в 1996 году с биографией своего друга, художника Жана-Мишеля Баския, который блеснул на нью-йоркском горизонте и погиб от наркотиков в 27 лет. Спустя 4 года ещё один байопик — "Пока не наступит ночь" о кубинском поэте Рейнальдо Аренасе, покинувшем революционную родину, но не нашедшем себя в Америке. А в 2007 году Шнабель представил "Скафандр и бабочку". Картина снята по книге воспоминаний парализованного редактора журнала ELLE Жана-Доминика Боби, единственным способом общения с миром для которого оставалось моргание левым веком. Публика традиционно душевно встречает фильмы про калек или сумасшедших, но картина Шнабеля берёт не слезоточивой преамбулой, а размышлениями об истоках вдохновения в самых тяжких обстоятельствах.

- Почему вы решили снять этот фильм?
- У меня умер отец, и мне как-то надо было это пережить. Он страшно боялся смерти. Ему было 92 года, и до этого у него даже насморка никогда не было. Помочь я ему не мог, к тому же я сам боюсь умереть. Поэтому хотел найти какой-то выход, чтобы справиться со страхом. Я думаю, что Жан-Доминик Боби, цепляясь за жизнь, заглянул внутрь себя и осознал то, что там увидел. Тем, у кого есть внутренняя жизнь, нечего бояться смерти. Когда я прочитал его слова: "Я что, был глух и слеп, или потребовалась жестокая вспышка несчастья, чтобы я нашёл настоящего себя?", я подумал, что эта мысль найдёт отклик у всех. И что перенос случившегося с ним из жизни в книгу спас Боби. То, что он продолжал писать каждый день, примирило его с собой и успокоило. Он умер через неделю после выхода книги. Если ты примирился с собой при жизни, не будет страха перед смертью. Теперь я и сам меньше боюсь смерти.- У меня умер отец, и мне как-то надо было это пережить. Он страшно боялся смерти. Ему было 92 года, и до этого у него даже насморка никогда не было. Помочь я ему не мог, к тому же я сам боюсь умереть. Поэтому хотел найти какой-то выход, чтобы справиться со страхом. Я думаю, что Жан-Доминик Боби, цепляясь за жизнь, заглянул внутрь себя и осознал то, что там увидел. Тем, у кого есть внутренняя жизнь, нечего бояться смерти. Когда я прочитал его слова: "Я что, был глух и слеп, или потребовалась жестокая вспышка несчастья, чтобы я нашёл настоящего себя?", я подумал, что эта мысль найдёт отклик у всех. И что перенос случившегося с ним из жизни в книгу спас Боби. То, что он продолжал писать каждый день, примирило его с собой и успокоило. Он умер через неделю после выхода книги. Если ты примирился с собой при жизни, не будет страха перед смертью. Теперь я и сам меньше боюсь смерти.
- Расскажите, что было самым трудным на съёмках?
- Я должен был найти способ показать "синдром запертого внутри" — так называется болезнь Боби. Как его снимать? Куда ставить камеру? Как долго зрители смогут выдержать мир, увиденный левым глазом Боби. Начинаешь задумываться над вещами, на которые никогда не обращал внимания.

- У вас есть собственный подход к кинорежиссуре?
- Я не из тех, кто репетирует, а потом снимает. Снимаю не репетируя. Актёры знают, что делать, и я им доверяю. Не хочу после того, как они отлично сыграют, говорить им: "Прекрасно! А теперь давайте то же самое на камеру". Мы вместе с актёрами перевели диалоги на французский так, чтобы они звучали естественно. Я как бы отдал им бразды. Получается более спонтанно и похоже на живопись. Но окончательный монтаж в фильме — мой. И я несу ответственность за всё хорошее и за всё плохое в нём.

- Почему вы решили делать фильм на французском?
- Продюсеры были против, но я настоял. Я хотел, чтобы всё в фильме было настоящее. Герой — француз, во французской больнице, у него французский тип поведения. Мы снимали в той самой больнице на взморье в Нормандии, где лежал Боби. Я проинтервьюировал многих, кто его знал, кто за ним ухаживал. Я не хотел в фильме ни капли фальши. Чтобы зрители во Франции читали французские субтитры? Мне это кажется полным абсурдом.
- Многие считают, что ваш выход в кино — это попытка поддержать затухающую популярность в живописи?
- Я не наёмный режиссер. И не рассматриваю кино как работу. Снимаю фильм, чтобы придать голос и форму тому, что меня волнует. Меня кормит живопись. Я продал за одно воскресенье две работы и получил больше денег, чем мне заплатили в течение года за постановку фильма. Конечно, кино легче понять, чем живопись.- Я не наёмный режиссер. И не рассматриваю кино как работу. Снимаю фильм, чтобы придать голос и форму тому, что меня волнует. Меня кормит живопись. Я продал за одно воскресенье две работы и получил больше денег, чем мне заплатили в течение года за постановку фильма. Конечно, кино легче понять, чем живопись.
- Все ваши фильмы о творческих людях. Вам эта тема ближе?
- Да, поскольку я художник, то знаю — или думаю, что знаю — кое-что об этом. Впрочем, все эти истории общечеловеческие, они не для узкого круга. Думаю, что главная тема первых двух фильмов — свобода. "Скафандр и бабочка", наверное, тоже, но он про свободу, которая становится возможной, когда человек позволяет себе жить внутри собственного сознания.

- Трудно ли переходить от одной формы искусства к другой?
- Рисуешь ты сам. А когда снимаешь кино, то это сплошные встречи и обсуждения. А я не хочу встречаться и обсуждать. И по телефону не хочу никому объяснять, что я сейчас собираюсь делать. Меня это жутко выводит из себя.

- За вами тянется шлейф эпатажных выходок и скандальных заявлений. Вы можете позволить себе прийти на вернисаж в шлёпанцах, полосатой пижаме или саронге и заявить что-то типа "Ближе меня к Пикассо в этой грёбаной жизни никто не стоит!"
- Ну, я тогда пошутил про Пикассо, а теперь журналисты за это хватаются. Я вообще много дурачусь. А у большинства людей с чувством юмора неважно. И ещё про меня говорят, что я сыплю крутыми именами. А что мне остаётся делать, если я знаком со многими знаменитостями?

- После успеха "Скафандра и бабочки" не было желания перестать писать картины и заняться кино?
- Всё, что я делаю, я делаю, потому что художник. И мои фильмы такие, как они есть, поскольку они идут от художника, я вижу эти картины как художник. Рассказывая историю, я не объясняю, что происходит у меня в голове. У меня уитмановский подход ко всему в мире. То есть когда я рассказываю историю, все эти слова, узнаваемые и неузнаваемые образы, звуки и тишина — всё идёт в дело. И поскольку у меня нет иерархического почтения к этим элементам, мой рассказ характеризуется чем-то своим, не знаю, можно ли назвать это стилем. Наверное, у меня отличный от других режиссёров образ действия.

"Берлин" — не город, где выступил с концертом легендарный исполнитель (лидер некогда культовых Velvet Underground) Лу Рид. Это название его альбома 1973 года. Диск примечательный, хотя для своего времени, когда мегаломания рок-музыкантов достигала планетарных размеров, вполне мейнстримовый. Произведение Лу Рида — цельный опус, композиция которого называется оперой: с поющими персонажами, кульминацией и многословной развязкой. Музыка была столь необычной, что, несмотря на седьмое место в Британии, альбом был нещадно обруган. Да так, что Лу Рид зарёкся впредь исполнять песни из Berlin. Спустя четверть века Шнабелю удалось уговорить Лу Рида сделать фильм-концерт: "Это лучший альбом своего времени, и я должен был его воскресить". Фильм записан за пять вечеров в бруклинском клубе St. Ann's Warehouse. Шнабель снимал не сам, ему помогала дочь, начинающий режиссёр Лола, одна из пяти детей Джулиана.

Альбом содержит несколько хитов Лу Рида, не входящих в оригинальный Berlin. Сама музыка, записанная на винил 25-летней давности, уже содержала нарезки и переделки песен из раннего творчества Рида.