Классовый друг

"Класс" (артхаус линия "Кино без границ") Лорана Канте, выходящий на днях в российский прокат, стал на родине настоящим феноменом — и не только потому, что этот фильм принес Франции первую "Золотую пальмовую ветвь" за двадцать лет, а потом сделался сенсацией проката, собирая аншлаги на пятистах копиях (невиданный тираж для разговорного фильма без единой звезды).

История, картины, конечно, сенсационна. Скромный режиссер — отнюдь не из фаворитов публики или критики — экранизировал документальную книгу, написанную учителем французского языка и литературы Франсуа Бегодо об одном учебном годе в одной парижской школе. На главную роль взял самого Франсуа, на роли его учеников — точно таких же, как описанные в книге, детей иммигрантов из Азии и Африки. Превратил съемочную площадку в открытое ателье. Неожиданно для себя попал в каннский конкурс; картину туда включили внепланово, в последний момент, и показывали в день накануне закрытия. А потом жюри во главе с Шоном Пенном отдало ему главный приз, вызвав на сцену не только Бегодо и Канте, но и шумную ораву школьников в несуразных вечерних туалетах. Жюри голосовало единогласно, и, как говорили в кулуарах, из-за этого без гарантированной награды остался Клинт Иствуд — который действительно срочно приехал к закрытию фестиваля из США в Канны, но на церемонию за своим утешительно-почетным призом почему-то не явился.
Так вот: "Класс" стал событием не только из-за этой живописной "истории успеха". Этот ненавязчивый и скромный фильм вдруг поднял (и — в той мере, что вообще возможна для кинематографа, — практически решил) за пару часов экранного времени ключевую проблему современного искусства, да и политики. Проблему коммуникации "человека культуры" с дикарями, взрослых — с молодыми, коренных европейцев — с пришельцами, кинематографа — со зрителем. Об этом и о многом другом с Лораном Канте побеседовал обозреватель "Эксперта".

- Насколько неожиданным был для вас успех "Класса" сначала в Каннах, а потом еще и в прокате?

- Это стало огромным сюрпризом. Наш фильм все-таки делался как экспериментальный. У нас не было известных актеров, сценарий был специфическим... скажем так, открытым для любых модификаций по ходу съемок. Нам казалось, что такое кино мало соответствует привычным представлениям о Каннском фестивале. Но со временем мы стали получать один намек за другим: мол, фильм удался. Перед официальным сеансом в Каннах был показ на кинорынке. Там, до всяких наград, "Класс" купили представители сорока стран. Уже тогда мы получили ответ на один из вопросов, мучивших нас: подлежит ли такое кино экспорту или оно останется интересным одним французам?
Официальный показ произвел на меня колоссальное впечатление. Гигантский зал, подъем по ступеням, накрытым красной ковровой дорожкой... я увидел фильм так, как не видел его никогда. Зал вибрировал, смеялся, пугался. Тут я впервые и понял, что энергия картины заводит публику, трогает ее. Но "Золотой пальмовой ветви" мы все равно не ждали. Нас спросили накануне церемонии закрытия: "Можно попросить детей задержаться на денек?" Мы шли на церемонию в полной уверенности, что получим спецприз за работу актерского ансамбля. Заранее ликовали. Ждали награды до самого конца церемонии, начали уже нервничать. И тут объявили, что нам присуждена "Пальма".

- У нас в России фильм, снискавший успех на фестивалях, никогда не бывает успешным в прокате. "Класс" шел на аншлагах пятьюстами копиями. Почему, по-вашему, зрители на него пошли? Все дело в каннской рекламе?

- Точного ответа на этот вопрос мы не узнаем никогда. Но я думаю, что Канны сыграли свою роль. Мы получили первую "Пальму" для Франции за двадцать с лишним лет. Само зрелище присуждения приза растрогало и заинтересовало многих — все эти дети на сцене... Нашего фильма очень ждали. Кроме того, во Франции давно ведутся общественные дискуссии о публичном школьном образовании, и эта тема задевает общество. Ну и еще один, иррациональный момент: "Класс" сразу понравился публике, и она проявила свою симпатию, отправившись в кино.
- Кто-то из французских критиков наутро после награждения фильма в Каннах саркастически писал, что приз присужден министерству образования...

- Это ошибка, ложный слух! Наоборот, минобразования дистанцировалось от фильма, поскольку образ школы в нашей картине далек от того, который они хотели бы пропагандировать. В вечер присуждения награды министр, не видевший фильма, заявил, что "Класс" — "дань уважения учителям". Это он так заискивал перед школьными преподавателями, которые протестуют против политики министерства. Но когда чиновники посмотрели "Класс", они сразу перестали о нем упоминать. Фильм показывает достаточно сложные ситуации, о которых министерство предпочитает умалчивать. При этом мы никому не выносим приговор, оставляя все на суд зрителя.

- В каждом из ваших фильмов силен не только социальный, но и политический стержень. "Отдел кадров" — картина о классовом неравенстве новых управленцев и их родителей, заводских рабочих. "Тайм-аут" — о необходимости иметь работу, без которой человек оказывается выброшенным за борт общества и попросту сходит с ума. "На юг" — о том, как "секс-туристы" со Старого Запада подпитываются витальной энергией проституток из стран третьего мира. "Класс" — кино о том, каковы шансы иммигрантов стать полноценными гражданами "цивилизованного общества"...

- Моя цель в каждом фильме — рассказать о теперешнем состоянии нашего общества. Но это не должно быть единственной задачей. Я стараюсь смотреть шире. Мое кино — о личности, которая ищет свое место в обществе. А общество никогда не приветствует чужаков, оно старается их оттолкнуть. Это и есть главная социальная, а также политическая идея. Она, полагаю, и привлекает зрителей.

- Одна из самых революционных особенностей "Класса" — полное исчезновение границы между документальным и игровым кино...

- Я так не считаю. Для меня в этом фильме нет ровно ничего документального, все было тщательно прописано в сценарии. Правда, некоторые диалоги стали результатом импровизаций, но интрига фильма осталась нетронутой. Меня поражает, что люди принимают все за чистую монету, считают "Класс" документальным фильмом. Чисто формально — да, некоторые признаки имеются, но все-таки история рассказана по классическим законам сюжетосложения.
- Смотрите сами: сюжет прописан в сценарии, но сценарий-то основан на книге, написанной о реальных событиях. Исполнители не просто непрофессиональные актеры, они, по сути, идентичны персонажам: школьники играют школьников, учителя — учителей...

- Пусть все они непрофессионалы, но при этом настоящие актеры, я настаиваю! Мы вместе с ними создавали персонажей, чтобы рассказать историю. Взять центральную сюжетную линию, связанную с исключением мальчика-драчуна Сулеймана: ее в книге, можно считать, вовсе не было. Книгу, кстати, действительно можно назвать документальной. А мы создали драму, интригу, на которой построена вся картина. Конечно, начинается наш рассказ как повседневная и вроде бы нейтральная хроника жизни одного класса. Понемногу формируются персонажи, зритель с ними знакомится, и тут стартует сюжет.

- Любопытно, что вы отбирали на роль практически каждого второго подростка из общего числа пришедших на пробы. Как это не похоже на обычные рассказы режиссеров: "Мы отсмотрели три тысячи детей, пока не нашли единственного..." Вы правда верите, что в каждом — или почти в каждом — можно разбудить артиста?

- Ну не совсем. Просто подростковый возраст облегчает решение многих проблем. Кино — подвижный, мобильный вид искусства. Четырнадцатилетние подростки тоже мобильны. Мы друг к другу присматриваемся, проводим вместе немало времени, и дети постепенно привыкают к особенной работе: актерской игре. Соблюдайте эти несложные условия — и практически с каждым придете к удовлетворительному результату. Правда, есть одно "но": персонаж и история должны быть убедительными для самого актера, он должен в них поверить.

- В фестивальном мире, звездой которого вы в одночасье стали, режиссер, как правило, считается деспотом, тираном, навязывающим всем остальным — от актера до оператора, от продюсера до зрителя — свои правила игры. Вы, похоже, человек совсем иного склада?

- Ровно противоположного! Не случайно "Класс" разворачивается в демократическом пространстве. Заметьте, меня интересовала не вся рутина учебного года, а исключительно дискуссии, в которых принимают участие учитель — Франсуа Бегодо — и его ученики. Съемочная площадка моего фильма тоже стала пространством демократии. Я хотел быть не Автором, а скорее дирижером большого оркестра. Моя задача — выбрать из всех предложений лучшее и найти общий язык для всех участников процесса. "Класс" — в лучшем смысле слова "коллективное кино". Этот фильм принадлежит всем, кто участвовал в работе над ним.

- Это уникальный случай этого конкретного фильма или вы рассчитываете и дальше снимать в том же духе?

- Я давно стараюсь по возможности сокращать число собственных вмешательств в творческий процесс и привлекать актеров к соавторству, соучастию. Я хотел бы продолжать в том же духе, но не к любому фильму, не к каждой истории такой метод применим. Тем более не любому режиссеру понравится работать таким образом — так что я не стал бы называть свой стиль универсальным и навязывать другим. Но я старался работать так с самого начала карьеры, просто об этом забыли. В первой же моей короткометражке компания учеников устраивала манифестацию — и весь съемочный процесс был похож на то, что происходило на экране. От тех съемок я получил не меньше удовольствия, чем от работы над "Классом" сейчас. Однако не будем забывать: богатство кинематографа — в разнообразии его тем, методов и языков. Каждому свое.

- Ваш следующий фильм будет продолжать взятую здесь линию?

- Да, кажется, я нашел идеальный метод работы с актерами. Плюс к тому мне очень понравилось снимать кино на три цифровые камеры HD, способные идеально уловить идущую от актеров энергию.
- Если выходить за рамки школьной проблематики, то ваш фильм — история трагических или комических мутаций культуры в современном обществе. Или это всего лишь взгляд учителя словесности на новое поколение, его язык и ценности?

- Я давно думаю, что пора найти новое определение для самой идеи культуры. Культура не может стоять на месте, она состоит из множества разнородных элементов и, что важнее, ежедневно меняется. Причем происходит это не только с французской культурой, но и со всеми остальными: результат глобализации! Но во Франции уж точно переоценивают значение Великой Французской Культуры. Школа должна взять на вооружение более критичный подход. Ведь в школе каждый человек начинает видеть мир по-своему и навязать всем единый стандарт все равно не получится. Правда, классическая культура никуда не денется, она незыблема: мы читаем Мольера и Пруста, и это прекрасно. Тем не менее этого недостаточно. Существует еще и повседневная культура, разные способы говорить и мыслить. Этому тоже необходимо учиться. В том числе учиться у подростков их языку.

- На похожую тему сделал свою "Увертку" другой французский режиссер — Абдель Кешиш. Кто еще из современных кинематографистов говорит на близком вам языке?

- Я внимательно посмотрел на программу Каннского фестиваля этого года и вдруг понял, что все больше кинематографистов сегодня интересуются реальностью. Мир становится сложнее, дает все больше тем для размышления. Люди чаще сталкиваются с неожиданными, новыми ситуациями. Кинематограф должен принести свое свидетельство этих изменений. Кино нынешнего дня смотрит в мир. И я прекрасно себя чувствую в этом кинематографе.



Сайт управляется системой uCoz