Дневник Каннского фестиваля. День шестой
На что-то хорошее в конкурсной программе у меня попасть пока не получается. На все более или менее вменяемое, как допустим, фильм Клинта Иствуда Changeling (наверное, это название будет смешно переводить как "Подкидыш"), адский спрос на билеты и дикие очереди. Поэтому представление о конкурсе Каннского кинофестиваля у меня складывается несколько причудливое, по таким фильмам, как венгерская "Дельта", которую я героически посмотрела от корки до корки, и аргентинская "Женщина без головы" — ее тоже специалисты не рекомендуют смотреть больше пятнадцати минут, что мне сегодня еще предстоит.
"Дельту" я посмотрела целиком в общем-то по неопытности: примостившись на этот раз в самом дальнем углу галерки, я думала, что в любой момент смогу спокойно покинуть помещение, но как только свет погас, в зал вбежало огромное количество народу, которые чуть ли в проходе не сидели, и прорваться к выходу было уже довольно сложно. А желание такое не покидает до самого конца просмотра, потому что какое-то действие в этой медитативной картине начинается минут за 10 до развязки, о которой с самого начала ясно, что она будет трагической, и саспенс заключается только в том, все ли главные герои погибнут, или хоть кто-то случайно спасется.
Героев в "Дельте" собственно два — брат и сестра. Брат, растрепанный флегматик, отдаленно напоминающий артиста Виктора Бычкова, приезжает откуда ни возьмись в деревенскую местность, расположенную, в соответствии с названием, в дельте какой-то реки. Несмотря на то, что карманы у него трещат от неизвестным способом заработанных денег, его семья не выражает энтузиазма по поводу возникновения нового родственника: мать, хозяйка харчевни, вышла замуж за постороннего грубого мужика, который откровенно говорит объявившемуся пасынку, что селить его негде. Приходится богатому флегматику купить изрядное количество валяющихся на берегу бревен и начать строить себе дом где-то посередине реки, проложив туда дощатые мостки. В этом герою начинает активно способствовать сестра, которая уходит из родительского дома, на прощание изнасилованная противным отчимом. Изнасилование, хоть и снятое на очень дальнем плане, так чтобы ничего не было видно и понятно, вносит некоторое разнообразие в монотонное течение "Дельты", которая в визуальном плане состоит из водных пейзажей и длинных статичных планов задумчиво уставившихся в пространство героев, а в звуковом — из стука молотка, кваканья лягушек, кукования кукушек и криков чаек.
Диалоги минимальные, потому что чего уж тут обсуждать: "Что-то лягушек в этом году много уродилось, не то что в прошлом". Единственный принципиальный вопрос, который по-настоящему волнует отсталую сельскую общественность, заключается в том, нормально ли это, чтобы брат и сестра жили в одном доме, и невозможность найти на него ответ, который бы всех устраивал, собственно, и приводит к трагическому финалу. Выживает в итоге только черепашка, которая как бы живет с героями в качестве третьего члена семьи и своими неспешными движениями задает темпоритм картины — несмотря на свою неторопливость, черепашка оказывается единственным существом, которому удается убежать от людской злобы и нетерпимости.
Удивителен, конечно, не сам фильм, а поведение зрителей, из которых за все полтора часа ушли человека два (а в зал Люмьер, похоже, неизменно набивается 2300 человек, какую бы муть в нем ни показывали). Возможно, многие просто спали в ожидании небольшого аттракциона, сопровождающего премьерные показы: перед фильмом томящимся в зале зрителям минут двадцать показывают, как режиссер с женой и актерами идет по красной дорожке, а после фильма можно на том же экране заглянуть в лица создателям картины.
Больше всех меня поразил играющий главную роль флегматик, который и в жизни и на экране выглядел совершенно неспособным выражать какие-то эмоции, но после сеанса выглядел натурально заплаканным. Вот как на людей собственное искусство действует. Да и режиссер, как ни странно, молодой парень лет тридцати с небольшим, тоже что-то такое иногда смущенно смахивал с носа и во время аплодисментов, продолжавшихся минут семь, то и дело рефлекторно поглаживал по почти наголо обритой голове свою актрису, которая одна не считала нужным изображать чрезвычайную растроганность увиденным и выглядела оттого значительно симпатичнее, чем в фильме.