"Не нужно изображать переживания"

// Роберт Уилсон покажет в Москве свой видеоарт
визит современное искусство

Одним из самых прославленных гостей 2-й Московской биеннале современного искусства, которая открывается 1 марта, станет Роберт Уилсон. Знаменитый театральный режиссер предстанет в качестве художника. В мае в Москве будет показана его выставка "Портреты", организованная агентством ":marka:face:fashion:",- постановочные видео, где моделями выступают люди, которых привычнее видеть в глянцевых журналах, нежели в произведениях мэтра авангардного театра. РОБЕРТ УИЛСОН, приехавший в Москву, нашел время, чтобы объяснить ИРИНЕ КУЛИК, что в новом проекте он нисколько не изменил принципам своего искусства.

- Что объединяет героев ваших видеопортретов? Неужели только звездный статус?
- Далеко не все из них знамениты, и даже не все они — люди. Да, здесь есть голливудские звезды, есть китайский писатель Гао Синцзянь, лауреат Нобелевской премии. Но есть и просто автомеханик, борец сумо, есть сова, пантера, еж. Для меня все это — нечто вроде фамильного альбома. Этакая безумная семейка. Люди с улицы и те, кто имеют статус богов. Ведь Брэд Питт или Шэрон Стоун для современного общества — примерно то же, что и боги для древних греков. Фигуры коллективного культурного сознания, именно поэтому они нас так притягивают. Как Мэрилин Монро: даже через пятьсот лет все будут знать, кто она.

- А вам было бы интересно поставить с этими актерами-звездами спектакль?
- С некоторыми из героев "Портретов" я уже работал. А с другими мы как раз обсудили такую возможность. Я бы хотел сделать спектакль с Сельмой Хайек и с ее матерью, бывшей оперной певицей. Они могли бы вместе спеть... Съемки "Портретов" оказались отличным способом познакомиться с людьми. Сейчас я начинаю работать над новой серией портретов — это портреты на заказ. Люди заказывают портреты своих родственников, друзей, собак. Еще я хочу сделать серию портретов всех ныне живых президентов США. Может, еще спортсменов — участников Олимпиады в Китае. Это вполне традиционное занятие: все художники, от Гойи до Уорхола, писали портреты. То же самое и в театре: есть пьесы о людях, пьесы о богах...

- Изначально "Портреты" делались для телевидения?
- Да, это первый проект нового арт-канала, который будет транслировать видеоарт. Очень необычный для телевидения проект: почти неподвижная картинка, скорее, то, что висит на стене, чем то, что смотрят на экране. Как окно или огонь в камине. Что-то, с чем ты живешь, и что живет с тобой. "Портреты" могли бы найти место в больнице, в домах престарелых — это идеальные компаньоны. Вот "Сова", например, уже стала "домашним животным" у одной нью-йоркской коллекционерки. А кто-то, может быть, предпочтет держать у себя в ванной Брэда Питта в натуральную величину.

- Идея этих почти неподвижных видео близка тому, что делал Уорхол в своих фильмах "Сон" или "Эмпайр"...
- Нет, это не просто поставить камеру и пойти гулять. Это тончайшая работа, часы и часы постановки света, грима. Например, в портрете Вайноны Райдер освещение повторяет весь суточный цикл — с утра и до ночи. И длится это видео почти сутки. Мне всегда нравилось делать продолжительные вещи: еще очень давно я делал спектакли, которые шли по нескольку дней.

- Почему вы так стремитесь замедлить время?
- Меня всегда завораживала неподвижность, тишина, покой. Эзра Паунд сказал, что четвертое измерение — это неподвижность. В покое есть особая сила — это сила дикого зверя. Клейст сказал, что хороший актер должен быть подобен медведю. Медведь никогда не атакует первым. Я три месяца жил в горах в британской Колумбии, и однажды меня разбудил шум. Я взял карманный фонарик, зажег его и увидел медведя, вошедшего в мой уединенный дом. Я держал фонарик направленным на него, мы оба не двигались, и в какой-то момент моя рука просто устала держать этот фонарь. Я пытался расслабиться и понял, что медведь тоже пытается расслабиться. Через час он ушел. В театре формы, которым я занимаюсь, все чувства спрятаны глубоко внутри, их не нужно показывать.
Вот, например, Жанна Моро в "Портретах" — она снята в образе Марии Стюарт накануне казни, я ставлю с ней спектакль, где она будет играть королеву Шотландии. Она стоит неподвижно, но вы прекрасно понимаете, что она не автобус ждет и не спит, как в уорхоловском фильме. Или портрет иранской шахини Фары Дибы Пахлави. Она сидит, положив руку на стеклянный стол, а потом она медленно поднимает эту руку и подносит ее к голове, затем опускает обратно. Это как жест театра но, обозначающий плач. Она спрашивала меня: "О чем я должна думать?". Я сказал: "Ни о чем". "Это невозможно".- "Тогда думай о чем хочешь". Когда я показал ей законченную работу, она заплакала и сказала: это вся моя жизнь. Но на ее лице нет никаких эмоций. Это и есть театр формы, в котором не нужно изображать переживания, как этого требовали все эти ужасные русские вроде Станиславского. Если ты изображаешь эмоции и естественность,- значит, ты лжешь.

- Свет в этих "Портретах" так же важен, как и в ваших спектаклях?
- Без света нет пространства. Свет — это самый важный элемент театра. Например, если здесь выключить все светильники и направить свет только на чашку, которую я сейчас держу, она станет участником нашей беседы, актером. Но на самом деле главным героем будет свет. Мой спектакль "Эйнштейн на пляже" заканчивался 18-минутной сценой, единственным героем которой был луч света в пустом пространстве. А среди "Портретов" есть видео неподвижной пантеры в пустой студии, и единственный меняющийся элемент там — это направленный на нее усиливающийся свет. Свет для меня — это линия, идущая сверху, ось времени. А пространство — это горизонтальная ось. Все события и явления возникают на пересечении этих линий.

- А звук в ваших "Портретах" есть?
- В этой серии есть и немые фильмы, но есть много разных звуков — специально написанные тексты, песни Лу Рида, Тома Уэйтса, Дэвида Бирна. В снятом на заказ портрете некоей дамы, мечтавшей стать оперной певицей, но не имевшей голоса, звучит ария Марии Каллас, запущенная в обратную сторону. А еще там есть пение сверчков. Сверчки живут 23 дня, но я замедлил запись так, как если бы растянул время их жизни до человеческих 70 лет. И никто уже не может узнать, что это за звук: это похоже на пение детей.

- Спектакль, после которого вы стали знаменитым, назывался "Взгляд глухого" и был совершенно безмолвным, а в последнее время вы ставите в о
сновном оперы, то есть спектакли, в которых нет ни секунды тишины. Как вы вернулись к звуку?
- Героем моего первого спектакля был глухой двенадцатилетний мальчик, который никогда не ходил в школу и не знал слов. "Взгляд глухого" был построен на его наблюдениях, снах, зарисовках. Первыми текстами, которые появились в моих спектаклях, были тексты этого мальчика. Это были просто сочетания звуков: HAP HATH HAT. Сначала я думал, что это случайный набор букв. Но потом заметил, что это идеальные математические последовательности, которые может выдать человек, наделенный совершенно отличными от наших способностями. И от этих математических формул языка я вновь вернулся к словам и музыке, стал ставить Шекспира и Вагнера. Но все свои спектакли я сначала ставлю в полной тишине — и только потом добавляю звук. Когда вы слушаете радио, вы домысливаете картинку, когда смотрите немой фильм — домысливаете слова. Но если их потом соединить, они образуют не одно, а два пространства. Я стремлюсь к тому, чтобы между тем, что мы видим, и тем, что мы слышим, сохранялось напряжение.